Хирург-онколог Андрей Рябов уверен, что профессия врача похожа на путь самурая, который целиком посвящает себя своему делу. В беседе с издателем «Мела» Надей Папудогло, полную запись которой можно послушать здесь, Андрей рассказал о том, как решил стать врачом и почему эта профессия имеет мало общего с тем, что мы видим в медицинских сериалах.

Профориентация в школах сейчас начинается достаточно рано. В медицинский класс моему ребенку, который сейчас в седьмом, предложили пойти год назад. Но можно ли в этом возрасте представить всё, что с тобой будет в будущем? Вот вы когда поняли, что хотите стать врачом?

Когда мама сшила мне новогодний костюм доктора, с такими характерными халатом и шапочкой. Тогда я, правда, подумал, что это какая-то девчачья профессия, но в моей голове всё равно поселилась мысль о том, что я могу стать врачом. А потом она развилась под влиянием бабушки, которая была операционной сестрой.

Мы с бабушкой часто вместе смотрели передачу о здоровье по телевизору, которую вела великая Юлия Белянчикова. Я с удовольствием смотрел программы, в которых участвовал профессор Амосов, известный кардиохирург, меня завораживало, как он рассказывает про клапаны сердца. И тогда я решил, что на самом деле это очень мужественная, даже героическая профессия. А мне хотелось быть героем — тогда я еще думал стать военным.

Но потом, уже к классу пятому-шестому, я понял, что очень хочу быть хирургом. Сейчас мне кажется, моя судьба была предопределена

А вот в современных школах детям действительно предлагают выбрать направление очень рано. И многие выбирают медицинский, потому что это романтично. Все хотят стать доктором Хаусом и виртуозно ставить диагнозы, лечить людей. А потом эти дети отваливаются, потому что их представление о профессии оказалось искаженным сериалами. На деле романтики в профессии оказывается совсем мало, а серых будней очень много. Поэтому важно взвешивать силы.

Когда я учился в биологической школе, мы после уроков ходили в клиники и пытались наверстать программу, которую проходят в профессиональных медицинских колледжах. Мы регулярно бывали в больницах, чтобы понять, что такое профессия врача на самом деле. Кому-то это оказывается близко, а кому-то нет. Поэтому очень важно как можно раньше понять — твое это или не твое.

А к чему склонны будущие медики? Как понять, что медицина тебе действительно подойдет?

Медицина очень разная. И туда люди идут с разными способностями и склонностями. В том числе люди математического склада, которые потом уходят в фундаментальную медицину.

В клиническую медицину идут естественники. Здесь нужно любить, конечно, и биологию, и химию, и в том числе немножко математику. Но много должно быть и гуманитарного компонента, потому что помимо профессионального знания мы должны стараться вылечить души нашим пациентам, вселить в них надежду.

Как выглядит путь молодого специалиста в профессии? Вот приходит к вам в больницу будущий врач, вас назначают его наставником. Что происходит дальше?

Молодому специалисту очень важно найти людей в профессии, которые помогут ему и наставят. Но наладить такие контакты непросто — внимание людей, которые и так тратят очень много времени на работе, нужно заслужить. Ты должен показать старшим: я этого хочу, у меня есть способности, есть трудолюбие, я готов многим жертвовать, чтобы продолжить то интересное и важное дело, которым вы занимаетесь. Я здесь не случайно — не потому, что у меня очень важные родители. Это цель моей жизни. Я к этому готовился — и это мой путь самурая.

Мне очень везло с наставниками и учителями. Большая часть того, что я представляю собой сейчас, — это их вклад

Я хотел у них научиться и привлекал к себе внимание всеми возможными способами. Постоянно ходил на дежурства, по 17 раз в месяц. Брал ночные дежурства при каждодневной работе. Иногда дожидался хирургов после многочасовых операций до позднего вечера. Они возвращались из операционных уставшие, а я, студент второго курса, сидел и ждал их. Ждал, когда они обратят на меня внимание, что-нибудь расскажут, дадут какие-нибудь карточки, задания. Они глубоко вздыхали, присаживались рядом со мной и начинали что-то рассказывать, спрашивать, что я прочитал, разбирать какие-то мои рефераты. Потому что невозможно остановить искреннюю инициативу человека.

Когда я сейчас общаюсь с молодыми врачами, я всем говорю: «Ребята, будьте честны. Подумайте, что вы хотите в профессии. Очень серьезно. Для чего вы сюда пришли? Какая у вас мотивация? Что вас сюда затащило?» Очень важно правильно ответить на этот вопрос. И вообще, каждому человеку нужно честно отвечать на вопрос, зачем он что-то делает.

Потому что часто мы думаем одно, а делаем другое. И потом чувствуем себя несчастными, потому что делаем что-то, не понимая зачем. Очень важно быть последовательным. Надо разобраться в себе. Если вы себя правильно поняли, я уверен, люди вас услышат и поверят вам.

А бывает так, что ребята молодые не могут ответить на этот вопрос? Никто же не скажет, что он делает это ради денег.

Конечно — и такое тоже бывает. В нашей профессии есть прагматичные направления, в которых много бизнеса, а есть профессии очень важные и серьезные. Если ко мне подходит молодой специалист и спрашивает, пойти ему в аспирантуру в урологию (гораздо более коммерческую сферу) или ко мне в абдоминальную хирургию, я отвечаю, что если выбор стоит так, то, конечно, нужно идти в урологию.

Как вам кажется, есть ли среди старших и уже уважаемых специалистов-медиков люди, которые просто не могут быть наставниками?

Вопрос для меня сложный. Быть хорошим специалистом — не значит быть хорошим наставником. Но передавать знания очень важно. Есть выдающиеся хоккеисты и футболисты, которые заканчивают карьеру и не становятся тренерами. Они погружаются в какую-то свою жизнь и не передают знания молодым спортсменам. То же самое и в медицине. Есть много профессионалов высокого уровня, но они не способны наставлять, потому что у них нет такой потребности.

Я работаю наставником, потому что чувствую ответственность, понимаю, какую работу сделали мои учителя, и было бы неправильно это всё не передать молодежи. Нельзя замыкаться в клеточке и чахнуть над знанием, как скупой рыцарь над златом. К тому же это большое удовольствие — видеть, как ты влияешь на судьбы людей, как твои труды прорастают в судьбе человека. Для меня это то же самое, что для Рембрандта — написать картину.

Напоследок задам не очень этичный вопрос. Когда люди слышат слово «хирург», они представляют очень конкретный образ. И часто это человек, у которого эмпатия как бы выключена. Потому что хирургам каждый день приходится сталкиваться с тяжелыми эмоциями других людей, и считается, что, если ты не отстранишься от них, будет тяжело всё это выносить. Это представление достоверное?

Мне тут вспоминается цитата режиссера Сергея Соловьёва. Он, обращаясь к молодежи, говорил: «Ребята, читайте книги, качайте душу». Вот это очень важно. Без накачки своего духовного стержня смыслами и без большой любви к людям, к человечеству, вообще к жизни как таковой ничего не получится. Это позволяет получить прививку от выгорания и усталости.

Очень сложно переживать уход пациента, думать, что ты не всё сделал для того, чтобы этот человек жил, а потом нести ответственность перед родственниками, которые смотрят на тебя с надеждой. Чтобы это выносить, нужно развивать душу.

На Болотной площади в Москве есть замечательная скульптурная композиция Шемякина, «Пороки человечества». Москвичи ее не сразу приняли, было очень много споров из-за нее, ее даже ограждали. Я присматривался к ней, несколько раз подходил, думал над тем, что там изображено. И недавно понял, что мне она нравится. В центре «Пороков человечества» находится человек, который закрыл глаза и уши.

Шемякин поставил в центр своей композиции безразличие. И я думаю, что этот порок — самый главный и самый опасный

Но, конечно, бывают случаи, когда эмоции неуместны. Если хирурга перед операцией психологически нагрузить, рассказать ему, например, что пациент перед ним — мать-одиночка с пятью детьми и ее жизнь в его руках, он очень быстро сойдет с ума. Врачи постоянно находятся под колоссальным социальным прессом, справляться с этой нагрузкой — часть профессии.

Переживать профессиональные неудачи, которые неминуемо идут рядом с удачами, невероятно тяжело. И они навсегда остаются в сердце. В моей практике были дети, которых я оперировал многократно, но они всё равно умирали от болезни. Они дарили мне свои игрушки, приносили подарки, которые делали своими руками. Эти вещи до сих пор стоят у меня на полке, и я помню этих детей. Помню, как они приходили ко мне по вечерам. Некоторые очень быстро взрослели, и мы с ними обсуждали, что я буду делать, какую операцию. Как я могу к этому относиться безразлично?

Огрубление не наступает. Какие-то защитные механизмы, конечно, включаются, как и у любого человека, который переживает утрату. У нас у всех уходят родители, мы страдаем и переживаем из-за этого. У многих уходят дети. Люди переживают колоссальные, безмерные потери и трагедии и продолжают дальше жить. Человек так устроен, что ему удается адаптироваться и находить силы, чтобы продолжать свой жизненный путь до самого конца. И в нашей профессии то же самое. Есть утраты и горести, и самое главное — не допустить равнодушия, не взрастить его в своем сердце. Это продляет жизнь и не позволяет выгореть и разрушиться.

Фото: hxdbzxy / Shutterstock / Fotodom