Городская фотосессия с маленьким ребёнком — скажем так, интересный опыт. Потом ведь будут смотреть на фотографии и говорить: «Ой да, натурально и непринуждённо. Естественные кадры такие». А какой-нибудь умник ещё обязательно скажет: «И что такого? Подумаешь, сняла маму с ребёнком на прогулке. Я тоже так могу».

— Какая милая зайка, — кивает на Коринн фотограф Аня, которую мы позвали нас пофотографировать, — у меня у самой дома шестилетний ребёнок. Очень классный. Не мой правда, — мимоходом уточняет она и достает камеру. Мы болтаем о детях. Аня рассказывает, что её у брата недавно родились тройняшки: мальчик и две девочки. И Аня крёстная мать одной из них, но вечно путает, какой именно. И вообще, она часто помогает многодетным мамам деньгами и одеждой. Проходила практику в роддоме, так как хотела стать неонатологом. А ещё у неё есть двое совершенно одинаковых дедушки («Деды-двойняшки, Вика, прикинь, это просто нереальный бомбический треш»). Я не слишком люблю задавать личные вопросы, но люблю слушать. И потому слушаю Аню.

— Так, — командует фотограф, — иди на ту сторону моста иди оттуда такая вся типа Анджелина Джоли с детьми на прогулке. Кофе, длинные ноги, волосы назад, все такое.

Представляю, что у меня есть шестеро детей и нет Бреда Питта. Очевидно, на моем лице отражается такой ужас, что Аня качает головой и велит прошагать ещё раз. Я шагаю.

— Нет — флегматично говорит Аня, — не то. Там сзади бабулька упала на мусорный мешок. Испортила кадр. Давай ещё раз.

Я настраиваю себя на частоту Эль Макферсон и иду снова. Аня фотографирует.

Мимо тарахтит грузовик. Потом укуренные британские туристы решают потанцевать (очень медленно) прямо в кадре. Я тем временем терплю небольшое бедствие — от одного века предательски отклеились фальшивые ресницы и трепыхаются на ветру как трусы на бельевой верёвке. Мне очень хотелось стать красивой и потому я их в последний момент налепила кое-как. Не трусы, ресницы. Второй глаз пока ничего, держится молодцом.

— Нормально все, — утешает меня фотограф, — синяки замажем, ресницы в фотошопе приклеим. С вами хорошо работать, вы адекватные. Вот я как-то снимала в Лондоне одну афроамериканку, голую, на рояле…. она лежала на нём в чём мать родила и всё время на меня орала…

Я молча киваю и тайно мечтаю увидеть фото со злобной голой бабищей на рояле. Потом Коринн мёрзнет, хочет есть, спать, молочка, а ещё просится на ручки к британским укурышам. Она вообще любит весёлых и расслабленных людей. Мы решаем сделать пару кадров на берегу канала. Типично амстердамский пейзаж — водичка, мостики, домики, велосипеды.

— Ой, классная собачка, — отвлекается Аня, — у меня дома четыре немецкие овчарки живут. Три милахи, а четвёртый — засранец. Я, вообше-то, не планировала переезжать в Нидерланды из Лондона. Но неожиданно вышла замуж, а дальше как в тумане.

Мне нравится гулять с Аней по весеннему Амстердаму и ловить одним ухом разноцветные штрихи её двадцатилетней фантастической биографии. Четыре собаки и двойной дедушка. Загадочные чужие дети, голые женщины на музыкальных инструментах, многодетные матери, детство в Риге, практика в роддоме, работа тренером в лондонском спортивном клубе… Заслушавшись, я опираюсь на чужой велосипед и падаю. Сверху красиво планируют ресницы. Аня фотографирует. Коринн бежит меня спасать, но спотыкается и летит на тротуар. Собирается заплакать, но отвлекается на разные интересные вещи вроде валяющихся на земле косяков или грязных пластиковых ложек.

Я потихоньку начинаю впадать в панику. Да что это такое в конце концов? Мне всего-то хотелось пару фотографий на фоне красивых городских пейзажей!

И в результате ребёнок открыл для себя лёгкие наркотики, а я познала бомбический треш.

— И я сказала ей «Are you kidding me»? Мне 20 лет! В этом возрасте человек уже личность. Почему это я должна подстраиваться под серую массу? What’s the f.k вообще? Это Аня делится опытом общения с голландской преподавательницей фотографии, которая осудила Анин body language в классе и определённо сгорит за это в аду. Мне хочется рассказать ей, что я знаю пугающе большое количество людей, которые и в 50 ни на йоту не приблизятся к понятию «личность».

— Бурумбурумыыыыгиги, — перебивает её Коринн. — Багум! — веско припечатывает она и реквизитный мишка летит в канал Кяйзерхрахт. Она яростно сдирает ботинок с ноги и намеревается отправить его вслед за разжалованным в дайверы медведем. Я успокаивающе дую на ребёнка мыльными пузырями но ветер их относит куда-то в сторону Дюссельдорфа. Коринн в ответ отнимает у меня бутыль с раствором. Обнимает её как алкоголик флакон Реми Мартена, качается и собирается шастать вдоль канала, говорить «бурум-бурум» и приставать к прохожим. Мы с Аней бегаем за ней. Я сюсюкаю. Аня фотографирует.

А потом Коринн надо менять памперс. А мне — нервную систему. И ещё один. И затем — угадайте — ещё один. Иногда у моего ребёнка такое настроение — удивлять. Никому не пожелаю.

Аня снова щёлкает фотоаппаратом.

В итоге Коринн мы надоели, она кривит рот и готовится заплакать. Мы сдаёмся, натягиваем на неё огромную хипстерскую шапку, хватаем кофе и идём в сторону площади Дам. Там делаем ещё несколько спонтанных кадров. Прощаемся с Аней и уходим с крошкой гулять по Bijenkorf.

А сегодня Аня прислала мне фотографии. Я смотрю на них и думаю — как всё просто, мило и естественно! Как всё-таки легко фотографировать детей — всё само собой получается.