Безотцовщина, отсутствие дисциплины и много откровенных разговоров о том, как меняются тело и разум с началом переходного возраста, — в России переиздаётся первая книга легендарного цикла о мальчике Цацики. А её автор и спикер выставки литературы северных стран «Привет, это я!» Мони Нильсон-Брэнстрем рассказывает «Мелу», почему она пишет детские книги на недетские темы.
Первую книгу о Цацики вы написали 24 года назад. Помните момент рождения героя, сюжета?
Конечно. Это действительно было давным-давно. Тогда мой сын Симон сам был ещё школьником и обожал футбол. Однажды после одной из игр он привёл домой мальчика из своей команды. Я его не знала, хотя обычно была знакома с друзьями сына. Ребята стали разговаривать, и сын спросил мальчика, где его отец и почему он не приходит на матчи. А мальчик сказал: «У меня нет отца». Сын очень удивился: «Он что, умер?» Но мальчик ответил, что, нет, не умер, его просто никогда не было.
Вот так я нашла сюжет и своего героя. Нет, тот мальчик вовсе не стал прототипом Цацики, просто в то время в Швеции много говорили о том, как родители переживают развод или как ребёнок живёт только с одним из родителей и вроде должен помочь найти нового папу или маму. Честно говоря, выглядело всё это довольно грустно. Плюс СМИ постоянно рассказывали про детей из неполных семей, которым не хватает внимания и любви, и они прогуливают школу, связываются с наркоманами или алкоголиками… В общем, печаль.
Но я-то знала, что реальность не совсем такая. И решила написать книгу об одинокой маме и её сыне, у которых в самом деле была отличная, интересная и счастливая жизнь. Честно говоря, я понятия не имела, как будет развиваться сюжет. Просто села и начала писать.
Сюжет в итоге получился довольно бодрым, если не скандальным.
Ну да, меня часто критикуют. Мол, в книгах для школьников я слишком откровенно пишу о половом созревании, сексе, других пикантных моментах. Но я думаю, что дети (и это была ещё одна мотивация для того, чтобы начать писать), даже подросшие, очень нуждаются в родительской любви, внимании, честных разговорах обо всём на свете.
У подростков не меньше «Почему?», чем у дошкольников. Но в какой-то момент родители сами начинают избегать всех вышеперечисленных тем, а дети ходят в школу и обсуждают всё это с одноклассниками, ищут информацию в интернете. Не знаю, как дела обстоят в России, но, например, средний шведский ребёнок в 10–12 лет просмотрел больше порнографии, чем я за всю свою жизнь. По-моему, это ужасно. Сегодня мы можем защитить своих детей меньше, чем когда-либо раньше.
На российских читательских форумах защитить детей пытаются в том числе и от ваших книг. Точнее, книги-то ваши любят, но всё, что касается неудобных тем, родителей шокирует.
Я осознаю, что некоторые взрослые могут расстраиваться, читая мои книги. Так как не считают, что детям позволено читать о себе. О себе — в самом широком и честном смысле, без сюсюканья и замалчивания каких-то тем. Я же считаю, что дети имеют полное право на собственные чувства и ощущения, без одобрения взрослых. К тому же я знаю — очень много детей (и особенно подростков) думают: «Похоже, я единственный в мире такой сумасшедший и нелепый; должно быть, со мной что-то не так».
Читая мои книги, эти ребята убедятся: другие дети думают и чувствуют то же самое
А ещё дети часто не могут выразить то, что они в данный момент чувствуют. Я надеюсь, что помогаю им с этим, нахожу для их ощущений и переживаний правильные слова.
И всё же вы рекомендуете свои книги для семейного чтения, а не для самостоятельного изучения с фонариком под одеялом.
Да, так и есть, но ведь это тоже очень важно. Даже у нас в Швеции, где принято достаточно откровенно говорить с детьми на разные темы, лет в 10–12 дети начинают замыкаться, стесняться взрослых, замалчивать свои проблемы. Совместное чтение книг о подростках может стать чем-то вроде мостика между ребёнком и взрослым, вы можете обсудить поведение или чувства персонажа, поговорить о том, как ему поступить, и тем самым, возможно, обсудите и текущую (либо будущую) проблему своего ребёнка или его друзей. То, о чём он стесняется (или вскоре постесняется) рассказать.
Это, впрочем, не значит, что я совсем не думаю о взрослых читателях и их чувствах. Когда пишу, я постоянно о них помню, часто говорю себе: «Стоп, если я сейчас напишу так, это точно не понравится родителям». Или: «Если напишу об этом, мои книги, скорее всего, не выйдут в России». В общем, приходится, с одной стороны, слушать внутреннего цензора, а с другой — сохранять верность своим юным читателям.
Ситуации, диалоги из книги выглядят как настоящие, подслушанные в школьных коридорах истории. Где вы берёте материал?
На самом деле я очень ленива и не собираю материал как-то специально. Например, я выбрала местом действия историй о Цацики в том числе Грецию просто потому, что в детстве жила там каждое лето, хорошо знаю эти места, мне легко воссоздать атмосферу греческого городка. Это не документальные зарисовки, скорее обрывки воспоминаний и чувств, из которых в итоге складывается новая, но вполне достоверная реальность.
К тому же я считаю, что, когда ты пишешь для детей, ты как бы обращаешься к своему внутреннему ребёнку и к своему детскому опыту, многое вспоминаешь, переживаешь заново.
Ну и плюс мой дом всегда был полон детей, я постоянно прислушивалась к разговорам сына и его друзей, черпала вдохновение в их жизненных ситуациях, постоянно проявляла инициативу, чтобы сопроводить класс сына на какую-нибудь экскурсию или последить за ними на школьной вечеринке. Среди моих подработок (писательство далеко не сразу стало приносить доход) была и работа в детском саду, порой я заменяла учителей в школе, вела эфиры на детском радио… В общем, постоянно была окружена детьми. Но опять-таки ни одну из подслушанных историй я не задокументировала буквально, все они доработаны и перемешаны, так что вряд ли кто-то из моих невольных респондентов сможет узнать в книгах себя.
А ещё… Кажется, я уже говорила о некой писательской магии? Когда у тебя есть какая-то идея, ты просто садишься и пишешь. Дальше история вдруг начинает жить своей жизнью. Порой я не знаю, чем закончится книга или даже глава, всё складывается в процессе и как-то само.
История в итоге превратилась в мини-сериал тоже сама? Или после успешной первой книги издатели требовали писать ещё и ещё?
На самом деле, начиная первую книгу, я не задумывала её как историю с продолжением. Но в какой-то момент мне самой стало интересно с Цацики. Захотелось узнать всю правду о его отце. У меня был единственный способ сделать это — сесть за вторую книгу. Потом мне стало ещё интереснее, я написала третью, четвёртую историю, уже начала подумывать, как бы всё это закончить, но тут вдруг мне стали приходить письма — тысячи и тысячи писем от детей и родителей, и все спрашивали, когда будет новая книга.
Я было заикнулась, что новой книги не будет, и тогда читатели написали что-то вроде петиции, где всё же просили меня придумать продолжение истории. Как можно было им отказать? Так я решила написать последнюю, пятую книгу.
А вы сами успели устать от Цацики?
Да, такое было. У меня в голове было столько других идей, историй, но все хотели читать ещё и ещё о Цацики. До сих пор не понимаю, как люди годами могут писать об одних и тех же детях. Плюс ещё одна проблема заключалась в том, что мой герой становился старше — по сути, выходил из детского возраста — и мне надо было что-то с этим делать.
Но я всегда помнила: книг о Цацики могло и не быть вовсе. Дело в том, что свою первую книгу, «Варфоломей и привидение», я написала рано, лет в 27. Её довольно быстро опубликовали, и я подумала: «Ого! Как, оказывается, легко быть писателем». Увы, это было заблуждением. Остальные мои книги почему-то никто печатать не хотел, в том числе и первую историю про Цацики: издатели говорили, что она слишком весёлая. Представляете? Долгое время книга просто лежала в столе и ждала своего часа. В какой-то момент я решила отнести её ещё в одно издательство: подумала, если в этот раз откажут, с писательством будет покончено, мне ведь было уже 40. На моё счастье, я встретила издателя, которая в меня поверила; дальнейшее развитие истории вам известно.
Вы сами часто читаете книги коллег, которые пишут для детей?
Да, читаю очень много и с большим удовольствием. Я выросла на книгах Астрид Линдгрен и вообще люблю скандинавскую литературу для детей и подростков, эти книги смело можно рекомендовать родителям и даже бабушкам и дедушкам, которые хотят разобраться, о чём же думают и переживают их дети.
На самом деле «детская книга» не значит неинтересная или примитивная. К сожалению, я не знаю, как обстоят дела с подростковой литературой в России, потому что ваши книги почти не переводят на шведский, но у нас в Скандинавии сегодня очень много интересных, захватывающих книг для подростков. Я люблю их читать не только из профессионального интереса. Просто во взрослых книгах порой столько пустого бла-бла-бла. Когда ты пишешь для детей, ты должен держать читателя в напряжении, сюжет должен быть закручен довольно лихо, в книге должно постоянно что-то происходить, иначе ребёнок просто бросит читать. У взрослых же писателей столько лишних слов и воды. Знаете, вот эти вот описания леса или погоды, страница за страницей. В общем, я считаю, что многие детские и подростковые писатели намного более талантливые, чем их коллеги, которые пишут для взрослых. Вот вам ещё один повод читать современную подростковую литературу, причём всей семьёй.
Познакомиться с лучшими образцами скандинавской литературы для детей и подростков можно будет на выставке литературы северных стран «Привет, это я!». Экспозиция пройдёт с 21 сентября по 6 октября в Новом выставочном зале Государственного музея городской скульптуры в Санкт-Петербурге.
Вы думаете, в книгах всё это есть, а в жизни нет?
И при чем тут школа вообще? Разве кто-то говорит о том, что эта литература должна стать атрибутом школьной программы? И, если уж на то пошло, история студента, который за просто так грохнул престарелую женщину, тоже не для слабонервных. Однако же ничего, люди, читающие Достоевского, как-то вырастают в приличных взрослых.