Стивен Пинкер специализируется на экспериментальной психологии и когнитивных науках, о чём, в общем-то, и пишет. В своей книге «Как работает мозг», которая вышла в издательстве «Кучково поле», он рассказывает, как формируется интеллект и чем отличается детское мышление от взрослого. «Мел» публикует главу о теории конфликта родителей и потомства (и сиблингов!)

Роберт Триверс (американский биолог и социобиолог, известный теориями взаимного альтруизма и конфликта родителей и потомства — Прим. ред.) обнаружил малозаметное, но очень значимое для психологии семьи следствие генетики.

У большинства видов, размножающихся половым путем, родители передают в наследство каждому из потомков 50% своих генов. Наиболее очевидный способ максимизировать количество своих генов в следующем поколении — это как можно быстрее «нашлепать» по возможности больше детей. Именно так и поступает большинство организмов. Однако маленькие организмы более уязвимы, чем взрослые, потому что они меньше и неопытнее, и у большинства видов молодь по большей части не доживает до совершеннолетия.

Родитель переносит инвестиции со старшего на младшего ребенка тогда, когда выгода для младшего начинает превышать издержки на старшего. Эта аргументация основана на том факте, что оба ребенка связаны с родителем одинаковыми родственными узами. И все же это — рассуждения с точки зрения родителей; первый ребенок видит ситуацию по-другому. С младшим братом или сестрой у него на 50% одинаковые гены, но ведь с самим собой у него одинаковый генетический набор на все 100%. По его мнению, родители должны продолжать инвестировать в него, пока выгода для младшего брата или сестры не превысит издержки на него более чем в два раза. Генетические интересы родителей и ребенка расходятся. Каждый ребенок хочет больше родительской любви, чем готов дать родитель, потому что родители стремятся инвестировать во всех своих потоков одинаково (пропорционально их потребностям), в то время как каждый ребенок хочет, чтобы больше всего вложений доставалось ему. Это противоречие известно как конфликт родителей и потомства. По сути, оно представляет собой соперничество между сиблингами: сиблинги конкурируют между собой за инвестиции их родителей, в то время как родители больше всего хотели бы, чтобы каждому ребенку доставалась доля вложений, пропорциональная его потребностям. Тем не менее в соперничестве сиблингов могут принимать участие и родители. С эволюционной точки зрения, единственная причина, по которой родитель может ограничить свои вложения в единственного потомка, — это желание сохранить вложения для будущих детей.

Когда я упомянул теорию конфликта между родителями и потомка­ми, чтобы утешить коллегу, чей двухлетний сын стал просто невыносим после рождения младшего брата, тот отрезал: «Ты всего лишь утверждаешь, что все люди — эгоисты!». Учитывая, что мой собеседник неделями недосыпал, ему простительно, что он не понял главного. Очевидно, что родители — не эгоисты. С другой стороны, нельзя сказать, что их бескорыстие не знает пределов — иначе любой шум и вопли детей были бы просто музыкой для их ушей. Теория также позволяет утверждать, что дети тоже не на 100% эгоистич­ны. Если бы это было так, ребенок убивал бы своих новорожденных братьев и сестер, чтобы все вложения родителей достались ему, и требовал бы, что­бы его всю жизнь кормили грудью. Не делает он этого потому, что он частич­но связан с имеющимися и будущими сиблингами. Ген, заставивший ребен­ка убить новорожденную сестру или брата, имел бы пятидесятипроцентный шанс уничтожить копию самого себя, а для большинства видов подобные из­держки перевешивают выгоду от единоличного доступа к материнскому мо­локу. (У некоторых видов — например, у пятнистых гиен и некоторых хищных птиц — издержки не перевешивают выгоду, и сиблинги на самом деле убивают друг друга.) Ген, заставляющий пятнадцатилетнего подростка желать питаться грудным молоком, лишил бы его мать возможности воспроизвести новые копии того же самого гена в форме жизнеспособных братьев и сестер. В любом случае издержки вдвое превысили бы выгоду, поэтому для большинства жи­вых организмов интересы сиблингов имеют значение, хотя и не очень боль­шое по сравнению с собственными интересами. Главная мысль этой теории не в том, что дети хотят брать или что родители не хотят давать, — она в том, что дети хотят брать больше, чем хотят давать родители.

Теория конфликта родителей и потомства представляет собой достойную альтернативу двум популярным идеям. Первая — предложенная Фрейдом теория Эдипова комплекса, гипотеза о том, что у каждого мальчика есть неосознанное желание заняться сексом с матерью и убить отца, из которого следует страх, что отец его кастрирует. (Подобным образом комплекс Электры — это жела­ние маленькой девочки заняться сексом со своим отцом.) Действительно, су­ществует факт, который требует объяснения.

Во всех культурах маленькие дети в некоторой степени по-собственнически относятся к матери и доволь­но прохладно — к ее спутнику жизни

Теория конфликта родителей и потом­ства объясняет это явление. Если папа проявляет интерес к маме, значит, мне достанется меньше внимания — и, что еще хуже, существует риск, что в результате у меня появится младший братишка или сестренка. Вполне вероят­но, что у детей в процессе эволюции появился механизм, помогающий отсро­чить этот печальный день, уменьшая интерес матери к сексу и держа отца на расстоянии от нее. Дейли и Уилсон, предложившие эту альтернативу, считают, что ошиб­ка Фрейда была в том, что он не развел два типа конфликтов между родите­лями и детьми. Маленькие дети действительно вступают в конфликт с отцом за доступ к матери, но это не сексуальное соперничество. А старшие дети дей­ствительно могут иметь конфликт с родителями, особенно с отцом, на сексу­альной почве, однако это соперничество не из-за матери. Во многих обществах отцы соперничают с сыновьями за сексуальных партнерш, будь то в открытой или скрытой форме. В полигамных обществах, где у мужчины может быть несколько жен, отец и сын могут в прямом смысле слова соперничать из-за одних и тех же женщин. В большинстве обществ, будь то моногамных или полигам­ных, отцу приходится финансировать стремление сына жениться, поступа­ясь при этом нуждами других детей или собственными желаниями. Иногда сын не может дождаться, когда отец выделит ему нужные ресурсы; если отец долго остается здоровым и сильным, для успеха сына это может стать препят­ствием.

Вторая популярная теория, которую опровергает теория конфликта родителей и потомства, — это теория разграничения биологии и культуры, утверждаю­щая, что ребенок — это куча нецивилизованных инстинктов, а родители пу­тем социализации делают из них компетентных и приспособленных членов социума. Личность, с точки зрения этой распространенной теории, формиру­ется в годы становления в процессе воспитания. Как родителям, так и детям нужно, чтобы ребенок достиг успеха в социуме, а поскольку дети не имеют воз­можности формировать собственную личность, интересы обеих сторон могут быть достигнуты лишь с помощью социализации.

Триверс утверждает, что, согласно теории конфликта родителей и по­томства, родители, стараясь социализовать своих детей, совершенно необяза­тельно руководствуются интересами самих детей. Поскольку родители часто действуют вопреки интересам ребенка, они вполне могут попытаться научить ребенка действовать вопреки его собственным интересам. Родители хотят, что­бы ребенок поступал по отношению к братьям и сестрам более альтруистично, чем хочет этого сам ребенок. Это происходит, потому что родителям выгодно, чтобы ребенок поступал альтруистично, когда выгода для сиблинга превышает издержки для самого ребенка, однако для ребенка поступать альтруистичным оказывается выгодно только тогда, когда выгода превышает издержки вдвое. Что касается более дальних родственников — например, сводных и двоюрод­ных братьев — здесь различие между интересами родителей и интересами ребенка еще больше, потому что родитель более тесно, чем ребенок, связан генетически с его сводным братом или кузеном.

Такое утверждение со стороны Триверса было рискованным. Идея, что родители формируют личность своих детей, так плотно укоренилась в умах, что многие люди даже не допускают мысли, что это не самоочевидная истина. Эта гипотеза была проверена, и результат оказался одним из самых уди­вительных в истории психологии.

Есть по крайней мере пять основных аспектов, по которым различают­ся личности: общителен человек или направлен внутрь себя (экстраверсия — интроверсия), постоянно беспокоится или сохраняет спокойствие и самоудо­влетворение (невротизм — эмоциональная стабильность), вежлив и доверчив или груб и подозрителен (доброжелательность — антагонизм), аккуратен или беспечен (добросовестность — ненаправленность), смел в своем поведении или склонен к конформизму (открытость — закрытость). Чем обусловлено формирование этих черт? Если они заложены генетически, то у идентичных близнецов они должны быть одинаковыми, даже если их разделили при рождении, а у биологических братьев и сестер они должны быть одинаковыми в большей степени, чем у приемных братьев и сестер. Если это продукт социа­лизации, которую осуществляют родители, то эти черты должны быть одинаковыми у приемных братьев и сестер, а у близнецов и биологических братьев и сестер должны совпадать в большей степени, если они растут в одной семье, нежели если они растут в разных семьях. Были проведены десятки исследова­ний, в ходе которых подобные предположения были проверены на тысячах лю­дей из разных стран. Исследователи изучали не только эти особенности лично­сти, но и последствия в жизни, к которым они приводят — такие, как разводы и алкоголизм. Полученные результаты отличаются ясностью и воспроизводи­мостью и содержат два неожиданных факта.

Один из этих фактов получил широкую известность. Различия в осо­бенностях личности в большой степени — примерно на 50% — обусловлены генетическими причинами. Идентичные близнецы, разлученные при рождении, очень похожи по характеру; биологические братья и сестры, воспитывае­мые вместе, больше похожи, чем приемные братья и сестры. Это означает, что вторая половина личности наверняка обусловлена влиянием родителей и вос­питанием в семье. Правильно? Неправильно! Воспитание в определенной се­мье, а не в другой объясняет в лучшем случае 5% различий между людьми по характеру. Идентичные близнецы, разлученные при рождении, не просто похожи; они практически так же похожи, как и идентичные близнецы, вос­питанные в одной семье. Неродные братья и сестры, выросшие в одной се­мье, не просто различаются — они различаются практически так же сильно, как и любые два ребенка, выбранные наугад.

Самое большое влияние, кото­рое родители оказывают на своих детей, ограничивается моментом зачатия

Откуда берется еще 45% различий, никто не знает. Вероятно, лич­ность формируют выдающиеся события, с которыми сталкивается растущий мозг: то, как плод располагался в матке, как много крови он получал от материнского кровотока, какое давление он испытывал во время рождения, ро­няли ли его головой вниз и перенес ли он инфекционные заболевания в пер­вые годы жизни. Возможно, личность формируют уникальные переживания: например, если за ребенком погналась собака или если его особо похвалил учитель. Возможно, черты личности родителей и черты личности детей взаи­модействуют по сложным законам, так что двое детей, воспитанных одними и теми же родителями, вырастают в итоге в совершенно разной среде. Одни родители могут поощрять неугомонного ребенка и наказывать покорного — другие родители могут делать наоборот. У этих вариантов нет достоверных до­казательств, и мне кажутся более вероятными другие два; в рамках обоих ва­риантов личность рассматривается как адаптация, коренящаяся в различии интересов между родителями и детьми. Один вариант — что у ребенка име­ется «план боя» для соперничества с братьями и сестрами; второй — что у ребенка имеется «план боя» для соперничества в группе сверстников.

Джудит Харрис (американская ученый, исследователь эволюционной психологии, социальной психологии и психология развития — Прим. ред.) собрала доказательства того, что социализацию де­тей осуществляют не родители, а группа сверстников. Дети в любом возрасте входят в ту или иную игровую группу, кружок, компанию, команду, группи­ровку, банду и используют все средства для достижения определенного ста­туса в этой группе. Каждая группа — это отдельная культура, которая перени­мает некоторые правила внешнего общества и порождает многие внутренние правила. Культурное наследие детей — правила игры в «казаки-разбойники», мелодия и текст дразнилки, убеждение, что если ты убил кого-то, то тебе офи­циально придется платить за его надгробие, — передается от одного ребенка к другому, иногда тысячами лет. По мере того как ребенок растет, он перехо­дит из одной группы в другую и в конечном итоге становится членом группи­ровок взрослых людей. Если на одном уровне достигнут определенный пре­стиж, то это дает ребенку преимущество на следующем; что очень важно, подростки, занимающие в своей компании положение лидера, первыми начинают встречаться с представителями противоположного пола. В любом возрасте ребенок вынужден определять, что нужно для того, чтобы достичь успеха среди сверстников, и отдавать этим стратегиям предпочтение по от­ношению к любым стратегиям, которые им навязывают родители. Измотан­ные родители понимают, что не могут составить конкуренцию ровесникам своих детей, и совершенно правильно ломают голову над тем, в каком райо­не поселиться, чтобы ребенок вырос в лучшей среде. Многие успешные люди иммигрировали в нашу страну еще детьми, и им нисколько не помешало то, что их родители не были адаптированы с точки зрения культуры, что они так и не сумели выучить язык и усвоить местные традиции. Занимаясь исследованиями в области развития языка, я всегда удивлялся тому, как быстро дети перенимают язык (особенно акцент) своих подростков, хотя проводят боль­ше времени с родителями.

Почему же дети не являются послушной глиной в руках родителей? Так же, как Триверс и Харрис, я подозреваю, что дело в том, что генетически обусловленные интересы детей лишь частично пересекаются с интересами родителей. Ребенок принимает от родителей питание и защиту, потому что родители — единственные, кто готов ему все это предоставить, однако при этом он получает информацию из лучших из доступных ему источников и са­мостоятельно вырабатывает стратегию поведения в окружающем мире. Его собственные родители могут быть не самыми мудрыми и информированными взрослыми в округе; более того, принятые дома правила зачастую играют против ребенка, в пользу его уже родившихся или еще не рожденных брать­ев и сестер. Кроме того, дома у ребенка нет никаких перспектив с репродуктивной точки зрения. Ему рано или поздно придется соперничать за партне­ра, а до этого момента — за статус, который необходим для того, чтобы найти и удержать партнера, причем в разных сферах деятельности, в каждой из ко­торых приняты собственные правила. И лучший выбор для ребенка — овла­деть этими правилами.