Ровно 65 лет назад, 13 июля 1956 года, на Неревском раскопе в Великом Новгороде археологи нашли пачку берестяных грамот, написанных одним человеком. Человека звали Онфим — жил он примерно в 1224 году и в свои 7 лет уже умел писать. Как и большинство жителей Великого Новгорода.

«От Микити к Улиааниц. Пойди за мьне. Яз тебе хоцю, а ты мене»

26 июля 1951 года молодая участница новгородской археологической экспедиции Нина Акулова нашла берестяную грамоту. Нашла на мостовой XIII века, между двумя плахами соснового настила. Это был плотный свиток, на поверхности которого сквозь грязь просвечивали четкие буквы. Нина отдала находку начальнику своего участка, та окликнула руководителя экспедиции, академика Арциховского, и показала ему грамоту из своих рук.

Валентин Лаврентьевич Янин, ученик и преемник Арциховского, описывает следующую сцену так: «Он застыл прямо на месте раскопа с поднятым пальцем и около минуты, задыхаясь, не мог произнести ни слова, а потом не своим голосом выкрикнул: „Премия — сто рублей!“ И потом: „Я этой находки ждал двадцать лет!“».

А затем, как вспоминала Нина Акулова: «Тут такое началось, как будто человек народился»

27 июля 1951 года археологи нашли вторую грамоту, 28-го — третью, а на следующей неделе — еще три. За первое лето на раскопе в Великом Новгороде было найдено 10 грамот. В следующие несколько лет археологи находили по 60–70 свитков за сезон. Все они залегали в земле на разных слоях, то есть написаны и выброшены были с разницей в 100, 200 и 300 лет.

Первая грамота — одна из самых длинных: 13 строк, каждая по 38 сантиметров. В ней перечислены сёла, жители которых платили повинности в пользу некоего Фомы, — повинности тоже описаны достаточно подробно. Вторая грамота — примерно такая же, деловой документ, перечисление повинностей, которые должны были заплатить новгородцам карелы — не в деньгах и продуктах, а в мехах. И, наконец, третья грамота оказалась про жизнь. Вот ее текст:

Всего несколько предложений, но в них — целая история. Около семисот лет назад житель Новгорода по имени Грикша, приказчик землевладельца Есифа, написал хозяину письмо. В котором рассказал, что к Федосье, зависимой от Есифа крестьянке, пришел некто Онанья и потребовал, чтобы она варила для него пиво. Федосья «сидишь на безатьщине» — то есть пользуется участком земли, на котором раньше жил человек, варивший пиво в пользу Онаньи.

Еще в начале XX века многие историки были уверены, что грамотность в Древней Руси была уделом исключительно бояр, купцов и церковников. 550 грамот, найденные в первые 25 лет ежегодных новгородских раскопок, полностью опровергли эту гипотезу.

Выяснилось, что письма были привычным средством общения среди обычных людей — распространенным способом беседовать на расстоянии или запоминать то, что сложно удержать в памяти надолго. Феодалы писали своим управляющим, ростовщики фиксировали имена должников, ремесленники переписывались с заказчиками, дети писали родителям, родители — детям, а жёны — мужьям. Так, в грамоте № 377, написанной в середине XIII века, говорится следующее:

«От Микити к Улиааниц. Пойди за мьне. Яз тебе хоцю, а ты мене. А на о послух Игнат Моисиев…»

Это обрывок первого дошедшего до нас брачного контракта. Микита просит Ульяницу выйти за него замуж, здесь же называя Игната Моисеевича свидетелем со стороны жениха.

Любопытно, что среди всех новгородских грамот богослужебные тексты составляют всего несколько процентов. Остальное — жизнь, быт, деньги, любовь и детские рисунки.

28 ярусов истории в идеальном состоянии

Главный секрет сохранности новгородских берестяных грамот — повышенная влажность нижних слоев здешней почвы. На воздухе береста быстро коробится, трескается и разрушается. Но попадая во влажную среду, в которой полностью отсутствует воздух, она становится практически вечной — как и любое органическое вещество. Бревна, найденные на месте раскопов в Великом Новгороде, и сейчас можно использовать для постройки домов — несмотря на то, что они пролежали под землей 800 лет.

Новгород почти на всей его площади подстилают слои плотной водонепроницаемой глины, поэтому влага талых снегов и дождей до отказа насыщала его почву. Мостовые в городе сооружали из толстых сосновых плах, которые возвышались над остальной улицей. Когда грязь доходила до их уровня, поверх старого укладывался новый настил. Обычно это происходило через 20–25 лет.

Так за 550 лет образования древнейшего культурного слоя здесь настелили 28 ярусов мостовых

Но в XVII или XVIII веке новгородцы построили разветвленную систему деревянных водоотводов — дренажей, которые осушили верхние слои, отводя лишнюю воду в реку Волхов. Из-за этого в подземных слоях открылся доступ воздуху, а вместе с ним и микроорганизмам, способствующим разрушению органики. Поэтому находок, которые датируются XVII веком и позже, в Новгороде гораздо меньше, чем предметов и грамот, попавших в землю с X по XV век.

Грамоты — это, как правило, не просто куски сырой бересты. Для письма кору специально подготавливали: варили в воде для большей эластичности, расслаивали, убирая грубые слои. Лист бересты для письма чаще всего обрезался и имел ровные прямые углы. Писали на бересте всегда с внутренней стороны — той, которая оказывается снаружи, когда лист сворачивается в свиток.

До лета 1951 года все найденные археологами берестяные грамоты были написаны чернилами, сохранившимися, по сути, чудом: чернила под землей долго не живут. А о том, что древние новгородцы писали на бересте заостренным предметом, историки даже не думали, хотя регулярно находили на раскопах костяные, металлические или деревянные стержни с лопаточкой и отверстием (для подвешивания к поясу) на другом конце. Их называли то «булавками», то «инструментами для обработки кожи», то «ложечками для причастия», то «обломками браслетов». А оказалось, что это писала, которые носили с собой новгородцы всех возрастов и сословий.

«Поклон от Онфима к Даниле»

Первая грамота, которая позволила предположить, что в Великом Новгороде существовали школы, где детей учили читать и писать, была найдена в 1952 году. На ней неуверенным почерком нацарапано начало азбуки: «АБВГДЕЖЗ». Потом писавший запутался и вместо букв стал изображать какие-то их подобия.

Четыре года спустя, 13 июля 1956-го, археологическую экспедицию ждало настоящее открытие. В этот день ученые впервые познакомились с жизнью и творчеством мальчика Онфима — маленького новгородца, который учился писать между 1224 и 1238 годом. Онфим в одном месте выбросил целую пачку берестяных листов, которые использовал как тетради и альбомы для рисования, — археологи нашли их практически нетронутыми.

13 и 14 июля вообще получились очень продуктивными: за два дня было распарено, вымыто и развернуто 17 берестяных лент. 16 из них обнаружили примерно на 10 квадратных метрах.

Первая грамота (№ 199), принадлежащая перу Онфима, строго говоря, вообще не грамота: это два донышка от отслужившего берестяного туеска, исписанные с обеих сторон буквами алфавита и складами (сочетание согласная — гласная, так дети учились писать и понимать написанное вплоть до начала XX века). Онфим уже умел писать — об этом свидетельствует надпись, сделанная рядом с алфавитом: «Поклон от Онфима к Даниле».

Данила, которому предназначался поклон, скорее всего, сидел в этот момент рядом с Онфимом

А фраза, вероятно, была подсмотрена автором в каком-нибудь взрослом деловом письме: это классическое начало переписки в Древнем Новгороде. Еще на донышке нарисован страшный зверь с торчащими ушами, загнутым хвостом, стрелой во рту и подписью: «Я звере» («Я зверь»).

Если первая грамота позволяла лишь предположить, что автора звали Онфимом, то вторая (№ 200) точно это доказала. На ней тоже рисунок: всадник на лошади, который чем-то вроде копья разит поверженного наземь врага. И подпись: «Онфиме». То есть Онфим, как и все мальчишки его возраста, представлял себя храбрым воином с копьем и на коне: он изобразил себя героем-победителем и на всякий случай написал рядом с картинкой свое имя.

Грамота № 202 сообщает о том, что умеющий писать Онфим еще не умеет считать: на руках нарисованных им человечков разное количество пальцев, от трех до восьми. Такие человечки с руками-граблями встречаются и на других его грамотах, это своего рода фирменный стиль Онфима, иногда напоминающий технику американского художника-неоэкпрессиониста Жан-Мишеля Баския.

Рядом надпись «На Домире взятие доложзиве» («На Домире взять, доложив») — это выписка из другого взрослого документа, расписки о взимании долгов. Вполне возможно, что новгородские школьники часто практиковались в письме, переписывая деловые документы родителей.

Валентин Янин, который много лет руководил новгородской экспедицией, замечает: «В этой грамоте хорошо чувствуется, как Онфим набил себе руку в переписывании азбуки. В слово „доложив“ он вставил лишнюю букву, получилось „доложзив“. Он так привык в своей азбуке писать „з“ после „ж“, что рука сама сделала заученное движение».

В грамоте № 203 Онфим записал фразу: «Господи, помози рабу своему Онфиму». Вероятно, это была одна из первых фраз, с которых дети начинали осваивать письмо. И здесь стоит рассказать об одном важном открытии. Дело в том, что стены многих новгородских церквей исписаны так называемыми граффити — надписями, процарапанными в местах, где во время службы помещались не церковники, а молящиеся. То есть, чтобы скрасить время службы, горожане доставали из кожаных чехлов свои писала и царапали стены. Иногда фразы были благочестивыми («Господи, помози рабу своему»), но чаще всего деловыми или написанными просто так, от нечего делать. Например, на одном из столбов церкви Спаса на Нередице нацарапано: «На Лукин день взяла проскурница пшеницю». Еще это могли быть картинки в стиле Онфима или в его же стиле азбука.

Валентин Янин полагает, что фраза «Господи, помози рабу своему Онфиму» нацарапана Онфимом не потому, что он был благочестивым мальчиком, а потому, что он любил учиться и постоянно воспроизводил полученные знания — писал не для учителя, а для себя. Точный возраст Онфима установить нельзя — но, судя по всему, ему 6 или 7 лет. Эта версия подтверждается некоторыми свидетельствами, сохранившимися в ранее известных источниках: во многих средневековых житиях святых часто говорится об обучении грамоте «на седьмом году».

Семь грамот из пачки Онфима вообще без слов и букв — на них только рисунки. На одном — очень длинная лошадь, на которой сидят два всадника (скорее всего, Онфим часто ездил на коне вместе с отцом); другой рисунок — батальная сцена: три всадника с колчанами, летящие стрелы, убитые враги на земле; еще один — два человека, один из которых огромный, плечистый, с огромной головой и глазами, похожий на кошмарное видение. На пятом рисунке — два воина в шлемах, изображенных в полном соответствии с археологически известными шлемами XIII века.

Культурный слой глубиной 7 метров

Новгород, один из крупнейших центров Древней Руси, не был княжеством (то есть монархией), как Москва, Киев и Владимир. Он был республикой и одним из центров международной торговли. Новгород активно торговал с Германией, Швецией, Англией, Бельгией — здесь располагалась одна из крупнейших контор Ганзейского союза — купеческого объединения, в который в годы расцвета входило около 100 европейских городов.

В Средние века Новгород делился на пять концов — самоуправляющихся поселков: Плотницкий, Лавинский, Людин, Загородский и Неревский. Всё это были государства в государстве — их жители вместе решали вопросы совместного управления и постоянно друг с другом враждовали.

Новгородские раскопки под руководством академика Арциховского начались в 1932 году и с перерывами продолжались шесть сезонов. После войны работы возобновлялись в 1947 и 1949 годах.

Основной целью экспедиции 1951 года было изучение типичной новгородской городской усадьбы. Ученые собирались восстановить ее планировку, назначение разных типов построек и по возможности проследить историю. Раскопки начались на участке, ограниченном улицами Дмитриевской, Садовой, Тихвинской и Декабристов. В 1951 году это был просто пустырь с кусками арматуры и строительным мусором. Во время войны Великий Новгород был практически уничтожен, поэтому археологи старались успеть сделать свое дело до того, как придут строители. В 1951 году вдоль Дмитриевской улицы, расположенной в Неревском конце древнего города, выкопали глубокую канаву для укладки водопроводных труб, и там обнаружился культурный слой глубиной 7 метров. Раскоп, сделанный на этом месте, тоже назвали Неревским.

Культурный слой — это земля, которая нарастает на местах человеческой жизнедеятельности. Человек строит дом, бросая на этом месте щепки; топит печь, выгребая золу; ест мясо, бросая под ноги кости; разбил горшок — черепки втоптал в грязь; порвался сапог — выбросил подметку; сгорел дом — засыпал пепелище песком, сохранив обгорелые бревна, на том же месте построил новый дом. Так из года в год происходит образование культурного слоя. Мощь его зависит от двух факторов: активности жизнедеятельности и степени сохранности в почве органических веществ.

На Неревском конце степень сохранности органики идеальна. Тут культурный слой не гнил веками и нарастал примерно по сантиметру в год. С середины X века до конца XV он вырос на 5,5 метра, за следующие 400 лет — еще на 2 метра.

Новгородские берестяные грамоты — одно из крупнейших археологических открытий XX века. Благодаря им мы узнали, как люди, жившие 500 или 800 лет назад, писали о своей жизни и ежедневных делах — о том, что никогда не попадало ни в какие церковные или государственные книги, главный источник исторической информации.

---

При подготовке статьи использованы материалы из книги «Я послал тебе бересту…» Валентина Лаврентьевича Янина.