«Я не выношу, когда кто-то кричит, меня просто клинит», — женщина 30 лет, двое детей. «Я понимаю, что нельзя уступать сыну только потому, что он орёт как резаный, но ничего не могу с собой поделать», — мама, 40 лет, трое детей. «Да, детей бить нельзя, но когда он так себя ведёт, единственное, что помогает, — ремень», — взрослая женщина, двое детей, высшее педагогическое образование, мальчишке три с половиной года.

Когда на приёме я ловлю в себе сильнейшее раздражение на клиента, желание прищучить, поймать на ошибке, как-то наказать, я сразу начинаю думать: а кто это сейчас говорит в моей голове, что за персонаж из ближайшего круга клиента? И сразу спрашиваю: «А вас били в детстве?».

Как ни удивительно, почти все отвечают «нет». Странно, потому что я отчётливо чувствую страх, желание спрятаться, подчиниться, сделать что угодно, лишь бы этот ужас прекратился.

Женщины продолжают «через запятую»: «Меня не били, а вот брата/сестру/маму — да»

Маленькие дети часто оказываются свидетелями избиения и насилия. Формально им самим никакого ущерба не наносится, опеке предъявить нечего. Но, как показывают недавние исследования, наблюдение любого акта жестокого обращения — будь то травля в школе, просмотр новостных каналов с ужасающими подробностями, субботняя порка брата или выяснение с помощью кулаков «кто тут в доме хозяин» — оказывает на свидетеля точно такое же воздействие, как и на саму жертву.

Раньше это было хорошо известно и безо всяких исследований, отсюда — традиция публичных казней, расстрелов «каждого десятого» и прочие показательные судебные процессы.

Простое «смотрение», как другого мучают, запускает в организме те же самые механизмы, как будто больно делают тебе

Это выброс гормонов стресса, замирание, зажимание всех подвластных мышц, задерживание дыхания. И страх.

Именно так закладывается пагубная и разрушительная модель поведения «бьёт — значит любит».

Ни у кого нет сомнений, что мамочка и папочка любят своих деток, а лупят их — так это для их же пользы

Потом девочка из такой семьи вырастает и встречает мальчика из похожей. Только мальчик усвоил, что бить — можно, это и есть семья. И при первом же намёке на конфликт, по любому пустяшному поводу, ну хотя бы какую передачу смотреть или во сколько выходить из дома в гости, мальчик (не муж!) слегка повысит голос, немного поддаст грозы в тоне, чуть более крепко, чем нежно, возьмёт за плечо — и готово дело! Луше уступить, не спорить, не настаивать на своём, ведь будет хуже.

Помню, как меня просто пробрало от однажды увиденной сцены. Моя юная дальняя родственница привела к нам своего бойфренда «на смотрины». Вечер прошёл вполне мирно и славно, и, как водится, прощаясь в коридоре, мы зацепились языками. Вдруг этот парень взял её легко за шею, сжал, повернул в сторону дверей, и легонько поддал коленом под попу со словами «иди давай, чего встала!». Алёнка осеклась, как-то мгновенно помертвела лицом, и они быстро ушли. Нет, Алёну никто не бил. Просто родители, пока не развелись, дрались каждый божий день. Слава богу, с тем парнем она рассталась, но замуж вышла тоже за «товарища полковника», хоть и лейтенанта. В смысле «равняйсь, смирно, равнение на офицера!». Раз — упал, два — отжался.

С каких фраз начинается насилие в семье

Я пишу эту колонку, находясь под глубоким впечатлением от рассуждений всяческих пастырей и радетелей народных, которых развелось немерено. Они вещают из каждого утюга, что и женщину можно поучить кулаком, и детей пороть можно и даже полезно.

Вроде бы тонны книг написаны о том, как это разрушает душу, что страх — не замена любви и привязанности, что дисциплина не в подчинении, а в понимании. Всё равно находятся калеки, которые увесисто, с высокой трибуны рассуждают, мол, надо, надо выбивать порок и распущенность из тех, кто предоставлен вашему попечению. Кто слабее, кто зависит и уйти не может.