Знания по психологии, полученные в вузе, могут не помочь молодому специалисту в школе. Как завоевать доверие детей? За какой помощью они обращаются ко взрослым? И почему самим школьным психологам часто не хватает поддержки? Любовь Галкина, которая 10 лет помогает школьникам, делится своим опытом.

«Я же не буду рассказывать подросткам теорию Фрейда!»

Я окончила Саратовский государственный университет имени Чернышевского. Форма обучения была дистанционной (жила я в Волгоградской области), поэтому уже с четвёртого курса была возможность пойти работать в местную школу в Камышине. В то время психологу не требовалось педагогического образования для работы в школе. Моя квалификация звучит как «психолог, преподаватель психологии» (кафедра философии и психологии), подготовка включала все возможные сферы от инженерной и судебной до кросс-культурной психологии. По этой квалификации мне можно было работать с детьми от 7 лет.

В первые годы я столкнулась с тем, что почувствовала катастрофическую нехватку знаний. В университете нам давали общие психологические теории, какого-то уклона на то, как применять их в образовании, у нас не было. Возможно, нехватка прикладных знаний связана с широким профилем подготовки.

В результате в школе я поняла, что почти всё, чему меня учили, особенно не пригодится. Я же не буду рассказывать подросткам теорию Фрейда! На психологические темы с ними нужно разговаривать понятным языком.

Тогда мне очень помогли книжки и журналы 80–90-х годов для подростков — я брала их в школьной библиотеке. Некоторые концепции из них были уже устаревшими, зато всё было написано просто и понятно — благодаря им я поняла, как подобрать правильные слова для общения с детьми.

«Дети просили никому не рассказывать»

Дети начиная с третьего класса сразу обращают внимание, когда в школе появляется новый человек (особенно молодой). Они могут прийти с любым вопросом. Чаще всего это не поверхностные проблемы. Ученики говорили, что проблемы с запретом на пирсинг и татуировки они могут решить сами. Они копали глубже.

Нередко дети меня спрашивали, нет ли у них какого-то конкретного диагноза: социофобии, депрессии. Делились проблемами в отношениях со сверстниками, говорили: «Они со мной не дружат, потому что я плохой». Я объясняла, что никто не «плохой», а над отношениями можно работать.

Часто на индивидуальные встречи приходили после тренингов, которые я проводила для целых классов. Я раздавала детям опросники и даже не всегда их потом проверяла: в первую очередь мне было важно, чтобы дети начали сами анализировать, в каком они состоянии. В результате они задумывались и о том, что психолог может знать причины их проблем, что разговор с ним может быть полезным и безопасным.

Ко мне приходили школьники, которым казалось, что они уже перепробовали все средства, чтобы справиться со своей проблемой. Им не помогли педагоги. Они хотели, что их хотя бы кто-то услышал.

Меня спрашивали: «Как поговорить с папой или мамой, чтобы меня не били?»

Сейчас я вспоминаю об этом и удивляюсь, как много было таких историй. Дети просили, чтобы я никому об этом не рассказывала: они любили родителей и хотели узнать, как сделать так, чтобы отношения в семье были лучше.

Часто дети опасались, что родители не пойдут на контакт. В некоторых случаях учеников получалось убедить в том, что со взрослыми всё-таки нужно поговорить или пригласить их ко мне. Я понимала свою ответственность: что последствия могут быть ещё хуже. Но когда они были готовы прийти, мы разговаривали все вместе, и чаще всего это были полезные сессии.

В целом же получить обратную связь по каждой ситуации было очень сложно. Например, многие дети, в семьях которых были серьёзные проблемы, просто переходили в другие школы.

Те, кто оставался, обычно ходили ко мне в течение месяца, потом переставали. Но через несколько лет могли снова обратиться с той же проблемой. Для меня это был хороший знак: если они пришли снова, значит, в прошлый раз я им помогла и мне доверяют.

Особенно в началке важно, чтобы мои двери были всегда открыты, чтобы дети могли ко мне прийти с любым вопросом.

«Помочь всем нельзя»

Согласно рекомендациям, закреплённым в положении о психологической службе в системе образования, на одного школьного психолога должно приходиться 500 человек. Соответственно, если в каждом звене более 500 человек, то нужно три специалиста: на начальную, среднюю школу и старшую. Но в большинстве российских школ работает по одному психологу — на 1000–1500 человек. Помочь всем нельзя при всём желании.

Есть несколько программ, в которых может участвовать школьный психолог: работа с детьми, склонными к суициду, поддержка учеников с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ), беседы с детьми, которые стоят на внутришкольном учете. Некоторые регионы вводят свои программы. Например, в Волгоградской области были программы профилактики детского алкоголизма и развития толерантности.

Однако, помимо этих программ, у психолога есть много других опций. Он может проводить классные часы, консультации, профилактические беседы, опросы, факультативы, вести коррекционные занятия. Каждый специалист должен сам составить для себя план, чем он будет заниматься в своё рабочее время.

Многие специалисты-психологи уходят из профессии, когда не понимают, что именно им делать

В школе, где работала я, сменилось три директора, но все они давали мне свободу продумывать программу занятий с классами. Я наблюдала, всё ли хорошо в седьмых-восьмых классах, выстраивала своё время, договариваясь с педагогами. Я вела классные часы, просила оставить мне время после уроков или организовывала факультативы о том, как психология может помочь в самоопределении, управлении своим эмоциональным состоянием, поиске друзей, выборе профессии.

Уберечь от суицида

По программе профилактики суицидов были попытки выявлять склонных к самоубийству детей через анкету, где нужно отвечать на вопросы плюсами или минусами. Если много плюсов — значит, человек склонен к суициду. Но это не было эффективным.

Если цель ребёнка — привлечь к себе внимание, особых тестов не надо, нужно просто присматриваться к каждому ученику и быть всегда открытым к разговору. Когда дети, у которых была попытка суицида или которые планируют её совершить, входят в контакт с психологом, они рассказывают, почему хотят это делать. Их важно услышать и спокойно реагировать, не выдавать оценочные, эмоциональные суждения.

В моей практике суицидов не совершали, но были подростки, которые об этом говорили

Я старалась переориентировать их на другие проблемы, жизненные цели, увлечения, общение с другими людьми — постоянно переключала их в другую сторону. Спрашивала об их планах на год или два. Если причиной их желания покончить с собой было поведение родителей, то мы обсуждали, как выстроить взаимодействие в семье, что всё может быть не так плохо. За счет этого у меня получалось уберечь их от суицида.

Правда, были и такие дети, у которых были суицидальные мысли, но они уходили из школы. Это очень печально: я не знаю, как сложилась их судьба. Социальные сети тогда не были развиты, а мне было бы важно видеть их записи и фотографии, знать, что у них всё хорошо.

«Я важна и нужна»

При попытках суицида и в других тяжелых случаях бывает, что психолог не может решить проблему ребёнка, перенаправить его к другому специалисту. Ему остаётся просто быть рядом. Это работа на грани — очень тяжело. В таких случаях я старалась говорить: «Напитайся моей уверенностью, я буду за тобой приглядывать, моя дверь здесь рядом».

К 2018 году я порядочно выгорела. Я делала многое, но не получала отдачи от системы образования. Мне было важно, чтобы кто-то сказал мне: «Да, ты молодец». Но этого не было. К тому же ту школу, в которой я работала, планировали закрыть — было очень обидно.

Я стала искать работу, чтобы выехать из моего региона, наткнулась на объявление программы «Учитель для России». Мне казалось, что такого не может быть: что есть люди, которым действительно не все равно, каким будет образование в регионах и как будут чувствовать себя учителя.

На летнем обучении мы разбирали кейсы, вместе со специалистами думали, как решить ту или иную проблему с точки зрения педагогики и психологии. К нам приходили в том числе специалисты по суицидам. Оказывается, проблемы, с которыми я сталкивалась в школе, — не только мои проблемы, а проблемы системы и многих людей и все до сих пор думают, как с ними справиться.

После этой программы у меня появилось понимание, что я важна и нужна системе образования не просто как обладатель каких-то сертификатов, а как человек. Что я всегда могу обратиться за помощью, советом — и мне дадут ответ, а не пристыдят.

«Остаётся много вопросов»

После программы я выбрала школу в Обнинске Калужской области. Запросы детей были похожими, но у меня уже было больше сил и уверенности, чтобы с ними работать. В большинстве классов были очень хорошие и понимающие классные руководители, проблем у детей было меньше. В этой школе были коррекционные классы с четко регламентированными развивающими занятиями.

Там также были и специальные спортивные занятия, где чаще всего класс был целой командой. Для учеников, которых было сложно собрать на групповое занятие или пригласить на беседу из-за спортивных секций, я выстроила отдельный график. Мы разбирали взаимоотношения в команде, обсуждали ситуации, когда родители и тренеры ждут от них высокого результата. На личных консультациях старшеклассники порой говорили: «А я вообще хочу играть в волейбол? А оно мне надо?»

У меня до сих пор остаётся много вопросов: например, как работать с детьми мигрантов и помочь им с адаптацией, ведь язык далеко не единственная их проблема. Как говорить с родителями спортсменов, насколько им важны победы детей, нужно ли выбирать между спортом и учёбой.

После двух лет программы «Учитель для России» я осталась на третий год по гранту и одновременно поступила на магистерскую программу НИУ ВШЭ «Управление образованием». Хорошие администраторы, мне кажется, очень важны — в том числе для эффективной работы школьных психологов. Параллельно я продолжаю работать психологом, читаю лекции, создаю онлайн-курсы и консультирую родителей. Думаю, за годы работы в школе у меня накопилось достаточно опыта, чтобы им делиться.

За помощь в подготовке материала благодарим нашего стажёра Анастасию Нехаеву.