Один из тысяч российских педагогов ежегодно удостаивается звания «учитель года». В 2022-м лучшим стал Дмитрий Лутовинов — он ведет историю в МОУ СОШ № 16 в подмосковном Орехове-Зуеве. Мы поговорили с победителем о том, что сегодня значит быть педагогом. Тем более — учителем истории.

— Свою победу в конкурсе «Учитель года» вы посвятили бабушке, тоже педагогу. Это она привела вас в профессию?

— В моей семье всегда уважали профессию педагога. Бабушка была директором в селе, горела своей работой и отдала школе всю жизнь. В сельской местности особое отношение к учителям, у них есть определенный статус. В семье к тому же поощряли мои вопросы маленького почемучки — я еще в детстве стал интересоваться разными областями знания.

В школе энтузиазм только укрепился благодаря замечательному учителю истории и по совместительству директору школы Леониду Николаевичу Воронкову. Его занятия всегда были наполнены дискуссиями. Они были живыми. После урока вокруг него всегда собиралась группка, которая не переставала обсуждать тему урока даже на перемене. Поэтому, выпустившись из 11-го класса, я подал документы в педагогический в родном городе.

Во время обучения у нас была не только история как наука, но и педагогическая практика. Стажировался я в лагере и там понял, как важно мне работать с детьми. Мне нравилось, как работают другие учителя: как выстраивают отношения в коллективе, как мастерски организуют досуг. Дети видели в них лидеров, и мне захотелось овладеть тем же мастерством.

На второй практике на 5-м курсе мне достался кадетский класс — 26 мальчишек и 4 девочки. Это был настоящий вызов — заинтересовать класс, которому на уроках не очень-то интересно. Я хотел удивить их, всегда искал этот путь. До сих пор советую всем молодым педагогам: самое важное — профессионализм, любовь к своему делу. Только так формируется взаимоуважение между классом и учителем. Когда я это понял и принял, у меня начало получаться и в кадетском классе.

После выпуска из вуза я не сомневался, куда идти. Решил, что обойду все школы в городе, пока меня куда-нибудь не возьмут. Первым делом пришел в свою, спросил у директора — моего учителя истории, — не нужен ли школе педагог. Оказалось, нужен. Это был 2012 год.

— Преподавание истории с тех пор, как вы ее полюбили, в нашей стране сильно изменилось?

— В этом предмете меня привлекает личность. История не просто отражение нашего прошлого в настоящем. Это еще и судьбы.

Мои бабушка и дедушка часто рассказывали о своей юности, и я очень любил эти рассказы. Иногда даже не хотелось читать перед сном книги, если я был у них в гостях, — подходил и просил рассказать что-нибудь из жизни. Они были детьми войны, судьбы их были трудными, но действительно интересными. Это вызывало уважение и мотивировало меня узнавать об истории еще больше. Тогда у меня созрел большой интерес к теме Великой Отечественной войны, к которой я часто обращаюсь.

Сейчас такое понимание истории помогает сделать предмет более личным, вызвать у детей сопереживание историческим событиям, эмоции. Читая учебник истории, мы думаем, что все это события давно минувших дней. Но если мы говорим о человеке, мы можем сопереживать ему, и факты становятся не просто информацией — они оживают.

Тут на меня тоже сильно повлиял Леонид Николаевич, мой учитель и первый директор. Он делал науку интересной, потому что допускал разность мнений и диалог. Его метод строился на проблемном обучении: педагог ставит проблему, а затем решает ее вместе с учениками. Порой Леонид Николаевич ставил такие вопросы, которые не имели однозначного ответа, — чтобы найти его, нам нужно было провести целое расследование. Конечно, мы не соглашались друг с другом, спорили, но в этом и было самое интересное.

Думаю, сегодня это даже более актуально, чем тогда. Ведь откуда мы брали информацию? Интернета в школе не было, и если мы хотели что-то узнать, то читали Карамзина, Ключевского, Костомарова, современных авторов. Любая книга проходит редактуру, хотя и в учебниках бывает искаженная информация.

Сегодня мы вообще чаще пользуемся интернетом, в котором кто угодно может написать что угодно. История — такая наука, которая интересна разным людям. Каждый считает, что понимает ход исторических событий, может высказываться о них. Дети могут идти за ложными, псевдонаучными мнениями. Поэтому особенно важна проблемность, дискуссионность предмета — мы должны научить детей разбираться в точках зрения, отделять зерна от плевел.

— Кстати, о вариативности в образовании. Недавно президент подписал законопроект, согласно которому школы будут обязаны следовать одинаковым программам — в том числе по истории. Это не пресекает диалог разных точек зрения?

— Единые учебные программы и учебники не могут пресечь диалог по одной простой причине: это только определенный план, которому следует учитель. Но как его выполнить — вопрос, на который педагог отвечает сам. У нас остается свобода творчества на уроке. Есть же историко-культурные стандарты.

В исторической науке часто встречаются очень разные мнения, которые нужно как-то приводить к единому знаменателю. Например, как называть период с 1242 года по 1480-й? Раньше говорили «татаро-монгольское иго», сейчас — «ордынская зависимость». Октябрьская революция — революция или переворот? Программы помогут определить фокус.

Опять же, каждое событие на уроке я могу рассмотреть под разными углами. Мы стараемся показать детям, что такое наука. Она стремится к объективности, а значит, не доверять, проверять, доказывать всегда будет важно.

Когда мы с президентом общались по видеоконференции, он сказал, что программы определят, сколько именно часов дети в разных образовательных учреждениях будут изучать, например, правление Ивана Грозного, Петра I, Сталинградскую битву, то есть дискуссионные темы. Творчество учителя на уроке всегда будет, и диалог это не убьет.

— Вы сказали, что в истории вам интереснее всего личность. А кто ваш любимый персонаж?

— Когда меня спрашивают о чем-то «самом любимом» — картине, книге, историческом персонаже, — ответить невероятно сложно. У меня нет такого героя, о котором я могу рассказывать часами. В каждой исторической персоне есть своя изюминка, на которую стоит обратить внимание.

Я люблю военных, поэтому здесь будет уместно сказать о полководцах. Меня привлекают личности Александра Невского, Дмитрия Донского, Александра Васильевича Суворова, Михаила Илларионовича Кутузова, Георгия Константиновича Жукова, Константина Константиновича Рокоссовского. Эти люди мне интересны. Я не могу остановиться на ком-то одном, потому что интересна жизнь каждого.

Но я с вами не очень соглашусь: как можно говорить о персоналиях, но не об исторических событиях? Это тоже важно. Мне все интересно на самом деле. Просто изучение истории через призму личности делает этот процесс более живым.

— Сейчас фигура того же Жукова не всегда воспринимается однозначно: есть документы, подтверждающие, что он подписывал расстрельные списки. Что, если ученик приходит и говорит: «Жуков по сути убийца»?

— Тут нужно докопаться до сути. Ребенок может встретить такую точку зрения в интернете, услышать у какого-нибудь блогера, прочитать в книге у псевдоисторика. Об этом пишет, в частности, Виктор Суворов, настоящая фамилия которого Резун.

Сначала мы разберем, кто автор текста, на который ссылается ученик, насколько этот автор котируется в научной среде. Книга Суворова, например, разбита в пух и прах всеми историками, которые только есть. Они разобрали ее по косточкам и разгромили полностью. Поэтому такому человеку доверять не стоит.

Источник может быть вовсе не профессиональным историком. У Данилы Поперечного есть видео «„Реальная история“: татаро-монгольское иго», которое сводится к тому, что ига не было. Все идеи в видео взяты из книги «Новая хронология Руси» Носовского и Фоменко — еще одного мема в исторической науке. Стоит ли этому доверять? Думаю, ответ и так понятен.

Второй момент. Верифицировав источник, мы можем обсудить причину события. Я сомневаюсь, что Георгий Константинович Жуков просто вывел троих человек и сказал: «Вот этого, вот этого и вот этого мы расстреляем показательно перед строем, чтобы остальные боялись». Скорее всего, была какая-то причина — самострел, дезертирство и так далее. По законам военного времени это преступление.

Всякое бывает, поэтому верифицировать источники нужно обязательно, разбирать по косточкам — что, откуда и как. Я не могу сравниться с гуглом по объему знаний. Что там вычитал ребенок — на каждый вопрос ответа у меня нет. И это совершенно нормально. Я не боюсь признаться, что чего-то не слышал, не знал и не читал. Зато с радостью предложу разобраться вместе. Так мы и работаем.

— Сопереживание, которое вызывают у детей ваши занятия, достигается благодаря вашим эмоциям и через выстроенный сторителлинг урока?

— Абсолютно верно. Вам наверняка известно слово «нарратив». На уроке действительно выстраивается сюжет, законченная история.

Есть одна мысль, которая пришла ко мне не так давно. Что нам интересно? Мы любим смотреть фильмы. У хороших фильмов есть цепляющее начало, завязка, кульминация и, конечно, финал. Как у любого литературного произведения. Урок можно сделать интересным, если использовать такую формулу.

Я стараюсь всегда рассказать ребятам захватывающую законченную историю. К примеру, урок про революционное народничество я начал со стихотворения о Софье Перовской японского поэта Исикавы Такубоку, который даже дочь назвал Софьей.

Дальше я даю портрет Софьи, представляю ее в разных ипостасях — как дочь петербургского генерала-губернатора, фельдшера, девушку с высшим образованием. Прошу ребят описать ее: обычно всем она кажется положительным персонажем.

Рассказываю дальше: «Если вы не знаете, кто это, — это один из организаторов убийства императора Александра II». Я рассказываю про три ареста, терроризм, убийство императора, казнь. Возникает вопрос: почему все это делала дворянка из обеспеченной семьи? Через ее историю дети постигают историю революционного народничества как движения со своими мотивами и истоками.

В конце занятия я раздал ребятам кисти, краски и белые листы — с их помощью дети должны были выразить свое отношение к деятельности народников. Многие выбрали черные и красные цвета, нарисовали абстрактные образы. Объясняя рисунки, школьники пришли к выводу: деятельность народников, начинавшаяся со стремления освободить крестьян, привела к жертвам среди невинных людей. Значит, оправдана она быть не может.

Наконец, я снова показываю первую фотографию Софьи — обычной девушки, по изображению которой нельзя ничего сказать. Затем — отрывок из фильма, где Софья машет платком, подавая приказ об убийстве Александра.

Рассказываю сейчас как будто номер из КВН: на словах глупо, а в итоге получается неплохо

В таком же ключе мы говорили о политике мирного сосуществования. Она предполагала сосуществование двух систем — капиталистической и социалистической. А в итоге Карибский кризис все равно случился. Почему это произошло? Война это была или все-таки мир?

Разобрав всю историю с начала, мы дошли до дня, когда подводная лодка капитана Валентина Савицкого была атакована американским флотом. С подлодки должны были запустить ядерные торпеды. Но мой земляк Василий Архипов просто остановил своего командира. А это ведь преступление — ослушаться приказа офицера. Но ядерная торпеда выпущена не была. Это же смелость, ведь правда?

Я использую разные методы. И антитезу, как в случае с Перовской. Люблю вставлять музыку: это успели заметить все, кто видел хотя бы несколько моих выступлений в рамках конкурса. Думаю, она может дополнить визуальный ряд, вызывать настоящую эмоцию. Могу использовать юмор — это помогает проще взглянуть на источник, установить более легкую атмосферу в классе. Если это, конечно, уместно.

— Кстати, о юморе. Есть такая расхожая цитата Михаила Задорнова: «Россия — страна с непредсказуемым прошлым». Что думаете об этой фразе?

— Я немножко не понимаю, что уважаемый сатирик имел в виду. Что история меняется в зависимости от эпохи? Или как? Что это значит?

— Думаю, что-то такое.

— Истории, к сожалению, свойственно меняться. Например, когда большевики пришли к власти, история была сразу же убрана из предметов, которые изучают в единой трудовой школе — так назывались первые учебные заведения, которые начали создавать в советском государстве. Почему? Тогда история пересматривалась. В принципе, примерно то же самое происходило и после крушения СССР. Раньше Октябрьскую революцию называли «Великой», а потом стали называть «Октябрьский переворот», чтобы подчеркнуть то, что ничего хорошего она не принесла и что все происходящее вообще было не в интересах народа.

Конечно, история может переписываться в угоду определенным политическим деятелям, эпохам и так далее

Это происходит не только у нас. Почему речь только о России? Давайте посмотрим на Европу — там то же самое. Вот пример: о Франко-прусской войне сейчас в Европе стараются вообще не говорить. Правильно, потому что в Евросоюзе эти страны находятся рядышком — история отодвигается на второй план. Или, например, история Великой Отечественной: в 1945 году всем было абсолютно ясно, кто победил, Красную армию встречали как освободителей в каждом городе. Я читал воспоминания одного танкиста, который Прагу освобождал. Он говорит, что на улицах было столько цветов, что невозможно было пройти, — сплошная каша из лепестков. Сейчас совершенно нормально в некоторых государствах эту историю искажать.

Для нас это губительно. Мы часто являемся единственными источниками информации о событиях в своей стране, которые искажаются коллективами разных западных авторов. Мы часто являемся единственными хранителями правды.

Я, конечно, не очень люблю такие политические вопросы, но раз вы задали, то я ответил. Когда у нас с Западом отношения еще не были такими напряженными, не было санкций, я уже занимался проблематикой фальсификации истории, во время учебы в аспирантуре. У меня несколько научных статей, даже диссертацию по этой теме фальсификации начал писать — правда, не защитил еще и, наверное, не защищу никогда. Я стал говорить об этих искажениях истории, когда об этом особо не говорили. Поэтому не думайте, что я говорю в угоду какой-то современной политической ситуации.

— А почему не получилось защитить диссертацию? Работа?

— Да нет. Раньше просто хотелось в вузе преподавать. После школы я хотел вернуться в школу. Потом хотел вернуться в институт. Такой я привязчивый. Поработал в вузе и понял, что это, наверное, не то чтобы не мое, но в школе преподавать я хотел бы все-таки больше. От школьников больше отдачи, они больше хотят узнать, они удивляются больше, чем студенты. У них есть эмоциональный выход, который подпитывает учителей, — получается такой своеобразный обмен между педагогом и учеником.

— Еще одна цитата классика: «Большое видится на расстоянии». Можем ли мы уже говорить что-то объективное о происходящих событиях? Когда закончится работа хроникеров и в дело вступят историки?

— Сложно сказать сразу. «Большое видится на расстоянии» — это однозначно. Хотя, я думаю, какие-то выводы о нашем настоящем мы уже можем сделать.

Конечно, любое событие состоит из причины, самого события, последствий. Когда мы увидим, что будет дальше, тогда это и станет историей. Через сколько это произойдет, сейчас сказать сложно, но то, что происходит каждый день, тоже история.

Например, в ЕГЭ очень мало вопросов по новейшей истории — считается неэтичным давать однозначные оценки современным историческим фактам. События последних десятилетий есть в школьной программе, но на ЕГЭ все заканчивается началом 1990-х, шоковой терапией и правлением Бориса Николаевича Ельцина. Современные события и в школе изучаются чуть меньше. Поэтому поживем — увидим.

— И напоследок: в чем сейчас главная задача учителя?

— Как и всегда: воспитать хорошего человека. Сеять разумное, доброе, вечное. Хотя это скорее цель. А задач может быть много. Мы ведь прежде всего должны подготовить детей к жизни, а не только к поступлению в вуз. Мир сегодня быстро развивающийся, динамичный, сложный, конкурентный. Поэтому мы должны не только дать знания, но и еще сформировать умение критически мыслить.

Мы должны сформировать в конце концов умение общаться. Сейчас много говорят об IT-специалистах, и это замечательно, но IT-специалист должен уметь презентовать то, что он придумал. У нас эпоха стартапов, поэтому, мне кажется, уметь взаимодействовать в команде, уметь представить свою позицию, быть даже немного актером, который может найти общий язык со всеми, важно. Мы должны помочь детям стать людьми с, как модно сейчас говорить, soft skills, креативностью.

Конечно, школа должна прививать стрессоустойчивость. Часто критикуют ЕГЭ. Это действительно большая нагрузка для детей, но в то же время если мы посмотрим резюме на сайте поиска работы, то в каждом из них будет марочка — «стрессоустойчивость». Это тоже отчасти воспитывается в школе.

Сейчас мои выпускники приходят и говорят: «Как же в школе было хорошо, в институте сложнее». В школе они у нас под крылышком, они от нас никуда не денутся, и мы от них. Школа — то место, где дети в большей степени окружены заботой, хотя мы их немного настраиваем и на то, что в жизни нужно будет справляться с трудностями. Вот так я вижу задачи учителя.

---

В 2022-м орехово-зуевская МОУ СОШ № 16 стала первой школой в стране, сразу два специалиста из которой в один год стали лауреатами главных педагогических конкурсов — «Директор года» и «Учитель года». Интервью с директором школы Ольгой Глазневой можно прочитать здесь.

За помощь в расишфровке благодарим стажёра Анну Богачеву

Фото на обложке: Антон Новодережкин / ТАСС