Родители всегда переживают за детей. Волнуются, когда те задерживаются или начинают общаться «не с той» компанией. Но где грань между тревогой и тотальным контролем? Наш блогер Катя Иосифова рассказывает о своем детстве, бесконечной слежке и потерянных отношениях с родителями.

Первый раз самостоятельно я сходила в магазин в 10 лет. Родители в это время следили за мной в бинокль. Мне долгое время запрещали гулять одной во дворе, ходить куда-то после школы («После уроков сразу домой!»), оставаться на ночь у подружек («Только после совершеннолетия!»). Родители контролировали, что я смотрю, что читаю, с кем общаюсь. Единственное, за чем они не могли следить, — мои соцсети. В интернете я могла знакомиться с новыми людьми, не навлекая на себя подозрений.

Конечно, долго так продолжаться не могло. В подростковые годы я стала врать, где я и с кем. Начиналось с мелочей: я говорила, что сижу у подружки в гостях, а мы с ней гуляли в парке. Потом отпрашивалась в кино, а сама ехала в музей, говорила, что встречаюсь с одноклассницей, и шла знакомиться с другом из интернета.

Эти выходки сейчас кажутся безобидными, но если бы тогда о них узнали родители, меня бы ждали санкции. Когда им что-то не нравилось, меня лишали карманных денег, изымали планшет, телефон, электронную книжку (чтобы я читала учебники, а не художественную литературу), запрещали видеться с подружками и звать их в гости, а один раз отец перерезал ТВ-кабель (я смотрела телевизор и не услышала, что он зовёт меня ужинать).

Строгость родителей заставляла меня быть всегда настороже. Я могла отличить мамину машину по шороху шин во дворе и звуку захлопывания автомобильной дверцы. Я угадывала настроение отца по шагам и по насвистыванию мелодий (если напевает одну — все хорошо, если другие — лучше на глаза не попадаться). Я стала очень внимательной, ловила любое изменение в мимике и жестах и всегда продумывала несколько версий того, что буду рассказывать.

У меня появилась привычка постоянно врать по мелочи, чтобы не выдать себя, когда лгу по-крупному

Я врала не только родителям и учителям, но и друзьям. Доходило до того, что я могла сказать подружке, что стою в книжном магазине, хотя на самом деле была в соседней булочной. Зачем? Просто по привычке.

Родители думали, что если будут контролировать меня, со мной не случится ничего плохого. Но их контроль наоборот толкал меня на риск. Ведь если мне нужно было вернуться ровно в 9 вечера, а я задержалась там, где вообще не должна быть, я заскакивала в такси к незнакомому водителю или соглашалась, чтобы меня подбросил «друг», о котором я вообще-то мало что знала. Попасть в аварию или быть изнасилованной мне тогда казалось менее страшным, чем опоздать домой.

Естественно, я ничем не делилась с родителями, они понятия не имели, что я втайне от них ездила в другой город, устраивала дома тусовки, что в 18 лет я переживала о том, что могу быть беременна, а не о пересдаче по античной литературе (хотя и о ней тоже).

Словом, между нами образовалась пропасть. Они не знали ничего о моей жизни, моих отношениях, моих новых друзьях, знакомство с которыми я не смогла бы объяснить. Накопилось столько тайн, что мы стали совсем чужими.

В итоге строгость и контроль привели к тому, что я относилась к родителям как к тюремным надзирателям и готовилась к побегу. А когда побег наконец состоялся и я съехала из дома, вдруг оказалось, что можно жить иначе. Без страха, постоянного вранья, без лишнего риска.

Со временем родители отпустили меня. Они по-прежнему мало что знают, я не делюсь с ними историями, которые бы заставили их нервничать, довольно редко звоню. Я привыкла всегда быть на дистанции, жить особняком, искать поддержку не в семье, а у друзей. Но всё же порой, когда я вижу, как кто-то доверительно общается с родителями, в груди появляется неприятное щемящее чувство: я бы тоже так хотела. Но с этим уже ничего не поделать.

Фото: ilyapfoto / shutterstock / fotodom