«Троянский конь советской литературы». Леонид Клейн — о книгах про Остапа Бендера
«Троянский конь советской литературы». Леонид Клейн — о книгах про Остапа Бендера
В новой книге «Бесполезная классика» филолог Леонид Клейн рассказывает, чем чтение художественной литературы может помочь в бизнесе и как сделать книги, кино и театр инструментом профессионального развития. Публикуем главу «Остап Бендер: как деньги превратились в мечту идиота», посвященную главному антагонисту раннесоветского строя.
«12 стульев» и «Золотой теленок» — настольные книги советской интеллигенции. Не зная эти романы наизусть, не будучи способным отреагировать на цитату из этих книг, человек оказывался как бы вне круга. Можно предположить, что такая любовь к дилогии о приключениях Остапа Бендера объясняется не только обилием ярких и сочных выражений, которые настолько вросли в культурный код, что, употребляя их, мы порой даже не отмечаем, откуда они родом. Помимо прочего, оба произведения — своего рода троянский конь советской литературы: с одной стороны, бичующий пороки, мешающие развиваться новому обществу, с другой, показывающий, как уничтожается, вытесняется все, что хотя бы в малой степени претендует на самостоятельную, индивидуальную жизнь.
Остап Бендер — Дон Кихот, пытавшийся биться с мельницами коллективизма и проигравший это сражение. Великий комбинатор создавался как отрицательный герой, но так им и не стал — как может вызывать негативные эмоции обладатель мощнейшей харизмы, бездны обаяния и воплощение свободы и независимости, о которых мало кто не мечтал? Более того, авторы наделили Бендера правом говорить вещи, которые, в общем-то, запросто могли классифицироваться как явная антисоветчина.
Наблюдать то, как изменялось восприятие Остапа Бендера властями, а также критиками, исследователями дилогии в разное время, очень интересно. Чем больше появлялось в обществе свободы, признания личности и ее права на личные блага, тем больше положительных откликов собирал великий комбинатор.
Современников герой Ильи Ильфа и Евгения Петрова заставил по большей части растеряться. Мнения были совершенно полярные. Авторам пеняли, что они «прошли мимо действительной жизни — она в их наблюдениях не отобразилась, в художественный объектив попали только уходящие с жизненной сцены типы». Александр Фадеев в 1932 году писал соавторам:
«Плохо еще и то, что самым симпатичным человеком в Вашей повести является Остап Бендер. А ведь он же — сукин сын»
Анатолий Луначарский, поначалу назначивший Бендера Гулливером, «единственно подлинным человеком среди этих микроскопических гадов», вскоре поспешил исправиться, заявив, что образ Бендера — «это — только художественный прием, который немного фальшивит», «дальнейшее сочувствие к такому типу является уже элементом анархическим».
В 1949 году всем сомнениям был положен конец — оба романа были запрещены постановлением секретариата Союза советских писателей как «клевета на советское общество». Но в 1956 году приключения Бендера вернули читателям. Мнение критиков было все еще неоднозначным, однако популярность романов росла день ото дня — вскоре после этого дилогия стала must have в библиотеке каждого советского гражданина, претендующего на интеллигентность. И вот уже в 1980-х годах герой Ильфа и Петрова не сукин сын, а интеллигент-одиночка и индивидуалист, критически относящийся к окружающему миру. Так его трактовал историк культуры и литературовед Яков Лурье. Позже Бендера и вовсе сравнивали с доктором Живаго (Юлия Вознесенская, советский и российский прозаик), Григорием Мелеховым из «Тихого Дона» (литературовед Анатолий Старков) и даже Печориным (литературовед Игорь Сухих).
Как и все перечисленные герои, Бендер не может ужиться со своим временем и обществом, в котором живет, что превращает его из фигуры комической в трагическую. Метаморфоза происходит не сразу. Бендер в «12 стульях» и Бендер в «Золотом теленке» — разные люди. В этой главе мы рассмотрим эволюцию героя Ильфа и Петрова, а заодно попытаемся отследить, как условия рынка и обстановка, в которых он действовал, обесценивали деньги и частную собственность.
«А вы этого даже не заметили»
Поначалу Остап Бендер выполнял у Ильфа и Петрова сугубо функциональную роль. Как Чичиков у Гоголя водил читателя по галерее представителей вымирающего сословия, так и Бендер водит нас по маргиналам, не желающим или не способным вписаться в новые реалии. К ним трудно испытывать сочувствие, даже несчастная вдова Грицацуева, положа руку на сердце, не вызывает теплых чувств. Все описываемые в книге персонажи и ситуации не предполагают, в общем-то, постановки каких-либо глобальных общечеловеческих вопросов. «12 стульев» — альбом карикатур на людей и явления, которые невозможно было бы рассмотреть в полной мере и посмеяться над ними без провожатого — Остапа Бендера.
В первой книге великий комбинатор не так уж и велик. Он обаятельный мелкий жулик, который пытается воспользоваться случаем, который весьма удачно подвернулся ему в лице Ипполита Воробьянинова. Он наслаждается процессом, который для него не менее, а может быть, и более, важен, чем результат. Упоение игрой затмевает многочисленные поражения, которые следуют одно за другим, несмотря на блистательные, в общем-то решения. В водевильном угаре заходящего НЭПа все еще есть легкость, и наслаждение жизнью в частном порядке.
В «Золотом теленке» уже все иначе. Реалии изменились — роман начали писать в годы «великого перелома», когда процессы коллективизации, раскулачивания и индустриализации начали набирать обороты. Частное уходит на второй план. Даже личные переживания становятся уходящей натурой:
— Молоко и сено, — сказал Остап, когда «Антилопа» на рассвете покидала деревню, — что может быть лучше! Всегда думаешь: «Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена». А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в вашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили.
Возможность наслаждаться простыми вещами исчезает. На смену молоку, сену и крестьянской лошадке идут железный конь и индустриализация, в которой, как заметила идеологически подкованная дочь автора ребусов Зося Синицкая, бога быть не должно.
По всей книге рассыпаны тревожные и даже страшные знаки, которые и не сразу разглядишь в комических персонажах и ситуациях. Васисуалий Лоханкин как карикатура на интеллигенцию, газовая атака, сумасшедший дом, где вместе с расхитителями прячутся от чисток и чуждые элементы, утаившие свое происхождение.
— У него, что же, родители не в порядке? Торговцы? Чуждый элемент?
— Да и родители не в порядке, и сам он, между нами говоря, имел аптеку. Кто же мог знать, что будет революция? Люди устраивались как могли. <…>
— Надо было знать, — холодно сказал Корейко.
— Вот и я говорю, — быстро подхватил Лапидус, — таким не место в советском учреждении.
Тем, кому не место в советском учреждении и обществе, деваться некуда, вот и пиво дают только членам профсоюза, как и обеды в «Учебно-показательном пищевом комбинате ФЗУ». Девушки предпочитают представителей коллектива. Частный человек в лице Бендера загнан, его выдавливают. Даже одинаковый для всех атмосферный столб давит на него гораздо сильнее, чем на прочих. И дело не только в неразделенных чувствах.
Пока еще есть возможность скрыться в сумасшедшем доме, как Берлага, или в некой мечте, как это делает Бендер. Его ошибка в том, что, несмотря на всю прагматичность, он не может с этой реальностью согласиться. Он до сих пор верит, что деньги решают все проблемы. Но в том обществе, строительство которого так красиво описывают Ильф и Петров, деньги превращаются в ничто. А вместе с ними и Бендер. Кстати, одним из побочных вариантов финала книги предполагалось, что в стране деньги будут отменены.
«Был ли покойный нравственным человеком?»
В каком-то смысле в «12 стульях» описывается процесс умирания главного героя как члена создаваемого нового социума. Бендер это предчувствует, хоть и не осознает. Это предчувствие делает героя, уже раз убитого в предыдущей книге и воскресшего в этой, не столь легким и игривым, как прежде. Он всерьез задумывается о смерти.
— Рассказать вам, Паниковский, как вы умрете? — неожиданно сказал Остап. — Вы умрете так. Однажды, когда вы вернетесь в пустой, холодный номер гостиницы «Марсель» (это будет где-нибудь в уездном городе, куда занесет вас профессия), вы почувствуете себя плохо. У вас отнимется нога. Голодным и небритым вы будете лежать на деревянном топчане. И никто к вам не придет, Паниковский, никто вас не пожалеет. Детей вы, вероятно, не родили из экономии, а жен бросили. Вы будете мучиться целую неделю. Агония ваша будет ужасна. Вы будете умирать долго, и это всем надоест. Вы еще не совсем умрете, а бюрократ — заведующий гостиницей — уже напишет отношение в отдел коммунального хозяйства о выдаче бесплатного гроба… Как ваше имя и отчество?
— Михаил Самуэлевич, — ответил пораженный Паниковский.
—…о выдаче бесплатного гроба для гр. М. С. Паниковского. Впрочем, не надо слез, годика два вы еще протянете. Теперь — к делу.
Паниковский в итоге умирает. Бендер как бы примеряет на себя его смерть. Да, он говорит прощальную речь «вздорному старику», не устававшему, кстати, отстаивать свое право на индивидуальность даже в маленьком коллективе под руководством командора, но звучит она так, будто Остап готовит прощальное слово себе. Это один из самых пронзительных моментов книги. Остап, читая эпитафию Паниковскому, разбирается с собой, дает нравственную оценку себе и своим отношениям с обществом.
— Я часто был несправедлив к покойному. Но был ли покойный нравственным человеком? Нет, он не был нравственным человеком. Это был бывший слепой, самозванец и гусекрад. Все свои силы он положил на то, чтобы жить за счет общества. Но общество не хотело, чтобы он жил за его счет. А вынести этого противоречия во взглядах Михаил Самуэлевич не мог, потому что имел вспыльчивый характер. И поэтому он умер. Все!
Важно: Бендера не принимает общество не потому, что он нарушал Уголовный кодекс, а потому, что стал богат. У советской да, наверное, и у русской литературы есть одна важная особенность, вытекающая из среды, в которой она создавалась. Герои должны быть полярно маркированы как положительные или отрицательные. Персонаж может колебаться и даже быть на «плохой» стороне, но в конечном итоге в результате душевных метаний он неизбежно переходит на сторону «добра». Этого требует от авторов и воспитанный на произведениях советского периода читатель. Все эти люди —Бендер, Паниковский, Козлевич, Балаганов… Нам нужно их обязательно как-то позиционировать, разместить в привычной системе координат. Но стоит ли это делать?
О’Генри описывает приключения таких же мошенников, Гекльберри Финн у Марка Твена путешествует по Миссисипи в компании откровенного жулья, пайсано из Тортилья-Флэт, описанные Джоном Стейнбеком, и вовсе бомжи.
«Все это — люди, которых я знаю и люблю; люди, которые превосходно приспосабливаются к окружающей среде. Такое свойство человеческой натуры зовется истинно философским отношением к жизни, и это — прекрасная вещь», — писал о своих героях Стейнбек.
Герои О’Генри, Твена, Стейнбека и прочих других, конечно же, мошенники, проходимцы, но гораздо важнее то, что они — самостоятельные и независимые единицы, рас- считывающие только на себя и, исходя из этого, независимые и свободные. На таких людях, в общем-то, и заварен бульон жизни, из которого выросло чудо американской экономики.
Все они с Бендером одного поля ягоды, но есть одно существенное отличие: поймав своего золотого теленка, вне зависимости от его масштабов, американские комбинаторы могут распорядиться им по собственному разумению. Бендеру в этом отказано. Более того, авторы делают добытый им капитал причиной унижений.
Фото на обложке: фрагмент плаката к фильму «12 стульев», 1971 год