Рак в России ежегодно диагностируют почти у четырёх тысяч детей, их них около трети заболевают лейкозом. The Village опубликовал историю Татьяны Демидовой о том, как им с мужем удалось спасти своего сына Вадима, когда российские врачи давали всего 2% на успешный исход.

Татьяна говорит, что их семья была самая обычная: у них не было ни медиков, ни больших денег и связей. У Татьяны с мужей ещё есть дочка Лиля, которая на два года старше Вадима. В год перед болезнью мальчик перенёс отит и бронхит. В один день он пожаловался на то, что у него болит ухо. В Морозовской больнице поставили внешний отит и выписали антибиотик: «Когда на третий день температура у него не спала, мы снова поехали к лору, врач сказал, что ситуация ухудшилась и уже похоже на мастоидит, то есть начинает поражаться черепная кость, а там недалеко до мозга. Я была в шоке — как это могло произойти за три дня, притом что ребенок пил антибиотики?»

Двое врачей в лор-отделении говорили прямо противоложное: один говорил, что делать операцию нельзя, а второй наоборот уговаривал подписать согласие. На четвертый день ей сказали, что у Вадима рак крови, и нужно начинать химиотерапию, а для этого не должно быть никаких воспалений. После пункции и дополнительных анализов был поставлен диагноз — бифенотипический лейкоз, который встречается только в 5% случаев острых лейкозов, а у детей ещё реже. Врачи говорили, что вероятность успешного лечения — всего 2%.

Родители узнали, что есть клиника в Германии, где лечат этот редкий тип лейкоза. В конце мая Униклиника Мюнстера прислала приглашение и счет на 85 000 евро. Семья выставила квартиру на продажу и стала ждать, когда сможет уехать. Но квартиру никто не смотрел, а время шло.

В итоге семья начала пытаться собирать деньги. Родители создали группы в социальных сетях, но дело шло плохо. Демидовым помогла девушка, которая устроила акцию в издании, в котором работала: «Она собрала 500 тысяч — это были огромные деньги для нас, и первая крупная сумма за два месяца сборов. А потом о нас написала газета „Моя семья“, и к нам стали приходить пожертвования со всей России. Иногда люди присылали деньги просто в конвертах. Одна бабушка прислала нам 200 рублей и написала, что у нее тоже болел внук, но они ничего не делали и не спасли его. И нам она желает спасти».

В октябре семья уехала в Германию на лечение. Пришло заново сдавать все анализы. Тогда же выяснилось, что у Вадима нет бифенотипического лейкоза. «Лейкоз есть, но бифенотипа нет. И я вам даю 98% успеха вместо 2%. Это, конечно, был такой момент, который навсегда запоминается», — сказал родителям немецкий врач. Семья сдала свою и бабушкину квартиры в Москве и жила в Германии вместе с Вадимом. Пока врачи лечили мальчика, Татьяна с мужем решили помогать другим семьям с больными детьми составлять письма и готовить документы для госпитализации.

После лечения и возвращения в Россию Татьяна узнала про центр «Шередарь», где проводят реабилитацию для детей, перенёсших серьезные заболевания. Сначала она хотела, чтобы туда ходила дочь Лиля, так как там есть программы для братьев и сестер детей с онкологией. Девочка во время болезни брата занималась только им, компании у неё почти не было: «В январе она уехала на восемь дней и вернулась совсем другая: стала лучше понимать, чего хочет, отстаивать свою территорию». Лиля начала заниматься рисованием.

Татьяна долго уговаривала поехать Вадима, но он не соглашался. Но потом всё же решился: «В результате за восемь дней он позвонил один раз и серьезно так сказал: „Здравствуй, мама, как у вас дела, как вы там без меня?“ После поездки Вадим повзрослел, конечно, почувствовал себя самостоятельным. Самооценка у него поднялась, когда увидел, что у него действительно многое хорошо получается». Сейчас Вадим учится по индивидуальной программе и собирается пойти в пятый класс.

Болезнь сына изменила жизнь всей семьи. Они многое открыли для себя: «Раньше мне было очень важно то, как мы одеты, я во многом ориентировалась на общественное мнение, а сейчас перестала волноваться об этом. Я заново себя начала узнавать. Мне больше не хочется тратить время на то, что мне неинтересно. Не знаю, может, это и не из-за болезни, может, я просто становлюсь мудрее».