Я думаю, добро быстрое. И оно всегда уместно. Добро легко впитывается в любую поверхность. Сердитую, грубую, обиженную, разбитую, оскорбленную, испуганную … Вот моя шершавая броня мгновенно впитывает добро и хоть немного сдается. И все больше я убеждаюсь, что исключительное добро — в детях.

Ещё год назад я шла и до работы, и после в детский сад. Часто шла уставшая, сердитая, загруженная рабочими проблемами и собственными страхами. Но пока в садике я ждала, когда оденется сын, всегда какой-нибудь ребёнок заставлял расслабиться и улыбнуться. Разворачивал мою ошалевшую от взрослой жизни голову к доброте.

Вот утром няня несёт поднос с хлебом и кашей на завтрак. А внизу крохотная Маша пытается застегнуть лямочку на сарафане. Маша неловко поворачивается, теряет равновесие и падает прямо под ноги няне. Няня, конечно, спотыкается, и на новый ковёр валятся каша и хлебные кусочки. Громом небесным звенят осколки тарелок, и раздаётся голосище: «Ах, да что же это такое! Кто тут под ноги мне лезет, боже ж мой?!».

Машенька от страха прижимает ладошки и приседает. Всеобщее внимание пугает девочку ещё больше, и она начинает реветь. Няня бросает осколки и кидается к ребёнку.

— Манечка, да что ты плачешь-то? Чёрт с ними, тарелками, ты думаешь, я на тебя сержусь? Манька, да мне просто кашу с пола собирать лень! А тебя я люблю!

Няня поднимает Машу на руки и прижимает к себе крепко-крепко. А Маша в ответ не жадничает на добро.

— Я вас тоже люблю, Ойга Петовна! Я больше не буду, как бобежмой, под ноги лезть!

С двумя детьми я чего только не видела в детском садике. Было и грустное, и забавное. Но больше запомнилось удивительное, связанное всегда с добром.

Вот как-то я иду с работы. Малышня детсадовская гуляет, кричит. Вижу, как мальчишечка крутит игрушечного человечка. У игрушки затёртое лицо, вывернутые руки и ноги, тело грязное. Мальчик крутит игрушку, а потом вдруг целует её.

— Ой-ой, малыш, игрушка же грязная, не надо ко рту, — не сдерживаюсь я.

Мальчик серьезно вытягивает губы, смотрит исподлобья, и мне сразу хочется загладить эту неуместную воспитательную оплошность.

— Это кто у тебя такой, а?

— Это ангел.

— Ой, а почему у ангела крыльев нет?

— Иногда у ангелов сломатые крылья. Разве вы не знаете?

Такое детское «сломатые» и такое взрослое «ангелы и крылья» от мальчишечки, едва доросшего мне до пояса

И я вдруг понимаю, какая у меня сытая, спокойная, тягучая жизнь. Я не вижу ангелов с поломанными крыльями и не целую грязных пупсов. Я живу в тумане. И хочется прикоснуться…

— А кто тебе сказал, что это ангел?

— Никто. Я просто так знаю. Он долго-долго летел с неба и упал в лужу.

— А ты его нашёл?

— Он лежал тут. Я его нашёл и спрятал в карман. Чтобы он согрелся.

— А может, его помыть? Он же такой грязный…

Ребёнок смотрит на меня исподлобья, а потом спрашивает:

— А ты видишь только грязь?

И я чувствую себя безнадёжной. Я подумала о глистах, а ребёнок об ангеле. Я решила, что игрушка испачкала карман куртки, а малыш знает, какой долгий бывает полёт с неба.

Всё-таки волшебная страна есть. Просто некоторым очень не хватает хорошего проводника, ведь самим из тумана, наверное, не выйти.

Даже чтобы стать добрее, нам иногда бывает нужна помощь. Какое счастье, что у меня есть такие бескорыстные и всесильные помощники

Мы выходим с Вовкой из тёплого, пахнущего кашей и котлетами, детского сада на тёмную улицу и видим, как под фонарным светом разлетаются пухлые снежинки.

— Мама! Смотри, какой снег с неба летит! Счастье прямо такое!

— Да, сынок, красиво.

— Мама, а снег там, за поворотом идёт?

— Идёт.

— Как хорошо, и за поворотом счастье есть…

Фото: iStockphoto (Nadezhda1906)