«Распустит волосы и ходит, как олень»: какой была Анна Ахматова в быту

Между классиком литературы и человеком в быту всегда пропасть, даже если речь идёт об одной фигуре. Вот Анна Ахматова. Высокомерная дама, какой мы знаем её по фотографиям в учебниках, в жизни была совершенно иной. Ко дню рождения поэтессы перечитываем воспоминания современников о ней.

«А как ей нравилось делать подарки!»

Эффект хрестоматийных портретов: Анна Ахматова производит впечатление человека гордого, неприступного, холодного. Однако это бесконечно далеко от истины. По воспоминаниям друзей, а их у Ахматовой было много, поэтесса (она, кстати, не уважала феминитивы и называла себя «поэтом») готова была раздать чуть ли не всё своё имущество, лишь бы помочь.

Например, у Ахматовой, в отличие от других литераторов, не было большой библиотеки: книги она читала быстро, по нескольку одновременно, и после прочтения раздавала знакомым. Только Пушкин, Библия, Данте, Шекспир и Достоевский были с ней постоянно. Корней Чуковский писал, что стоило близким подарить ей какую-нибудь редкую гравюру или брошь, как через день или два она вручала эти подарки другим. По его словам, Ахматова не расставалась только с памятными вещицами: шалью, которую подарила ей Цветаева, рисунком Модильяни, перстнем от покойного мужа.

Вот ещё несколько заметок о том, что Анна Андреевна не была склонна привязываться ни к вещам, ни к деньгам:

• «Деньги нужны были ей прежде всего для того, чтобы раздавать их людям. Ей самой нужно было очень немного из того, что оплачивается деньгами» (Маргарита Алигер).
• «Она многие годы бедствовала. Знавала и голод… Но если у нее появлялись деньги, она раздавала их всем, кто только не попросит. А как ей нравилось делать подарки!» (Виктор Ардов).
• «Сама бессребреница, она была щедрой. В границах своих малых возможностей, совсем не будучи филантропкой, а только по своему душевному устройству, она оказывала помощь, моральную и даже материальную, своим близким, а иногда — почти посторонним! Когда в последние годы её обстоятельства изменились к лучшему, с какой легкостью она раздаривала деньги из своих гонораров, книги и вещи!» (Дмитрий Максимов).

«АА не тщеславна, не носится с собой»

С людьми Ахматова вела себя просто — и к себе не требовала особого отношения. «Когда же я еду, скажем, в поезде и никто меня не знает, все чувствуют себя со мной легко, свободно. Бабы потчуют меня пирожками и рассказывают, сколько у них детей и чем они болеют. Мужчины запросто рассказывают анекдоты и всякие истории из своей жизни. И никто никого не стесняется, и никто не робеет», — говорила она.

Юрий Анненков писал, что в Ахматовой его всегда удивляли непосредственность, простота, порой — «застенчивая шутливость (с грустной улыбкой)» и полное отсутствие претенциозности. Тем, кто не знал её, Ахматова казалась величественной, неприступной королевой, но стоило только человеку ближе сойтись с Анной Андреевной, как она с теплотой принимала его в свой круг. Но главное всё же — сойтись.

• «Не могло быть гостьи более нетребовательной, более уживчивой. Она умела вливаться в быт еще недавно далекой ей семьи без всякого насилия над собой и над теми, с кем её свела судьба» (Сергей Шервинский).
• «АА не тщеславна, не носится с собой, не говорит о себе <…> не выносит лести, подобострастия… Чувствует себя отвратительно, когда с ней кто-нибудь разговаривает как с мэтром, как со знаменитостью, робко и принуждённо-почтительно. Не любит, когда с ней говорят об её стихах» (Павел Лукницкий).
• «Ко всему, связанному с автографами, Анна Андреевна относилась слегка иронически — фетишизм в отношении чего бы то ни было, связанного с поэтом, вызывал её резкое неодобрение» (Михаил Мейлах).
• «О Пушкине, о Данте или о любом гении, большом таланте АА всегда говорит так, с такими интонациями, словечками, уменьшительными именами, как будто тот, о ком она говорит, — её хороший знакомый, с ним она только что разговаривала, вот сейчас он вышел в другую комнату, через минуту войдет опять… Словно нет пространств и веков, словно они члены ее семьи. Какая-нибудь строчка, например Данте, восхитит АА «До чего умен… старик!» — или: «Молодец Пушняк!» (Павел Лукницкий).

Впрочем, важно отметить, что требования к людям у Ахматовой были высоки и она могла довольно жестко отзываться о тех, кого считала недостойными.

«Вся гудела, как улей»

Ахматовой не просто не нравилось определение «поэтесса» — она в принципе не делила поэзию на «женскую» и «мужскую». Любопытно, что она часто закрывалась в комнате со словами: «Я ушёл!» Или порой говорила о себе: «Я — больной!»

Но больше всего удивляла знакомых её привычка «гудеть». Так Анна Андреевна работала: бормотала, так и этак меняя слова и строки в стихах. Анатолий Найман окрестил эти звуки «гулом поэзии», но не все были склонны к романтизации. Так, переводчица Любовь Стенич-Большинцова, однажды ночевавшая с Анной Андреевной, долго не могла уснуть, поскольку Ахматова «вся гудела, как улей».

Лидия Гинзбург вспоминала речь 80-летней женщины, которая вела хозяйство Анны Андреевны и её подруги Ольги Судейкиной (барышни жили вместе): «Бабка всё огорчалась, что у хозяек нет денег: «Ольга Афанасьевна нисколько не зарабатывает. Анна Андреевна жужжала раньше, а теперь не жужжит. Распустит волосы и ходит, как олень…»

«Историю Ассирии изучила досконально»

Поэтесса прекрасно разбиралась в истории и архитектуре. Чуковский рассказывал, что данные по истории Ахматова черпала из первоисточников, как профессиональный исследователь, и отмечал, что диапазон её познаний был крайне широк: «История древней Ассирии, Египта, Монголии была так же досконально изучена ею, как история Рима и Новгорода». А про архитектуру она сама говорила, что любит её больше всех искусств. В Ленинграде поэтесса могла назвать архитектора каждого здания, историю перестроек дома, знала все улочки и дворы.

Увлечение городом как таковым проявлялось в неожиданных обстоятельствах. К примеру, Эмма Герштейн рассказывала, что Ахматова как-то прочла известный французский роман, где завязка строится на уличной сцене, увиденной из окна мансарды, и решила любопытства ради найти указанный дом на карте. Когда же она поняла, что улица не могла быть видна из упомянутого автором окна, роман уже не мог привлечь её внимания.

«Не умела зажечь газ»

Быт Ахматовой вряд ли можно было назвать устроенным (даже несмотря на ворчливую домработницу). По воспоминаниям друзей, она всегда ела на обед одно и то же — варёную картошку с кислой капустой. Соседка по даче в Комарово, знавшая Ахматову уже пожилой, вспоминала, что поэтесса боялась техники, не умела включать проигрыватель, ставить пластинку, зажигать газ. «Зато, — говорила А. А., — умею топить печи, штопать чулки, сматывать в клубки шерсть…» Соседка Ахматовой по коммунальной квартире на ул. Красной Конницы подтверждала: «Анна Андреевна не умела зажечь газ, боялась его…»

Не доверяла Анна Андреевна и пишущим машинкам, телевизорам и телефонам. Звонивших она прерывала на полуслове: «Приезжайте!» — после чего бросала трубку. А ещё боялась переходить улицы с интенсивным движением. Владимир Адмони вспоминал, что ни знаки светофора, ни жесты регулировщика, ни уговоры спутников её не убеждали: «Надо было взять её под руку и уверенно повести. Чем увереннее это делалось, тем успешнее».

Из всего новомодного Ахматова любила только автомобили, которые позволяли ей путешествовать даже с больными ногами. Довольно часто, по воспоминаниям Анатолия Наймана, она находила повод вызвать по телефону такси поехать куда-то за чем-то, а иногда без повода, говоря: «Давайте прокатимся…».