«Трудный класс»: рассказ учителя

Если человек знает, куда пойти после школы — он счастливчик. Мне повезло: в конце седьмого класса я уже мечтал быть учителем. Почему втайне? Учитель должен получить образование. По меркам нашей деревни, поступить учиться в техникум или в институт — значит выйти в люди. Одолеть этот барьер было тяжело даже психологически, сельские школьники всегда имеют всегда меньшие претензии. А тут институт!

После окончания восьми классов я не смог поступить в педучилище на физкультурное отделение, не поступил и в пединститут после десятилетки. Неудача показалась такой отчаянной, что я горько расплакался после экзамена. Но всё же вскоре из-за нехватки учителей меня пригласили на год поработать учителем физкультуры в маленьком посёлке в восьмилетней школе.

Разумеется, в свои 17 лет я ничего не знал и ничего не умел как учитель, но изо всех сил старался. Директор школы, казах Сатвалд Мурзагулович, помогал мне по-отечески. После службы в армии, легко поступив в желаемый институт на заочное, я сразу устроился на работу в поселковую школу. Потом закончил ещё и исторический факультет, преподавал в основном историю в 5-11 классах.

Учителем я проработал 16 лет. Работать пришлось в двух сельских школах, в школах Оренбурга и Ленинграда. Кроме преподавания у учителя есть ещё стезя воспитания — классное руководство. В советское время многие учителя-энтузиасты придавали воспитанию большее значение, чем преподаванию.

За учебный год я, как классный руководитель, побывал дома у каждого ученика три или четыре раза, а у «трудных» — и того больше

Почему я говорю об энтузиастах? Учителя часто добровольно выполняли много работы, за которую им не платили: они это делали по убеждению. Зарплата в стране у всех была более-менее усреднённая, на жизнь (не потребительскую) почти хватало. Не будем идеализировать советскую школу из-за того, что сегодняшняя — полный крах. Но при отсутствии безработицы было большее пространство для творчества, а соответственно, и больше учителей-энтузиастов.

Мужчине в любой школе обычно предлагался нелёгкий подростковый класс. Походы с таким классом мне казались спасительным средством — я увлекался альпинизмом и своё увлечение принёс в школу.

Однажды из Оренбурга мы отправились на Западный Тянь-Шань, чтобы убить сразу двух зайцев: сходить в горный поход и попасть на Чимганский фестиваль бардовской песни. Поход наш прошёл успешно, и я рискнул прибавить к нему ещё большое путешествие в ущерб учебному времени.

Мы поехали дальше по Узбекистану — в Бухару, Самарканд (это ведь тоже уроки истории), а оттуда в невероятную глухомань — Каракалпакию через Нукус к устью Амударьи. Нашу школьную группу на окраинах Кызылкумов местные пастухи коз и верблюдов приняли сначала за экспедицию: редко кто-либо посещал эти края с рюкзаками.

Правда, от директора я получил выговор за две недели пропущенных занятий, с меня удержали зарплату за прогулы, но разве ж это наказание! Стенная газета с фотографиями увековечивала наш подвиг.

Спустя несколько лет, переехав в Ленинград, я мог продолжать путешествия со школьниками. В октябрьские каникулы мы ездили из Ленинграда в Крым на скалолазание; новогодние праздники проводили на экскурсиях по «Золотому кольцу»; весной был «Заполярный март» на широких лыжах в Хибинах, а летом мы обязательно отправлялись в горы: на Алтай, Кавказ, Тянь-Шань или Памир.

Работа так счастливо переплеталась с поездками, что на одном из школьных «капустников» ученики сказали про меня так: «В свободное от походов время работает учителем истории». Этим можно было гордиться и одновременно стыдиться за не совсем исправное преподавание.

Настоящий поход — это максимальная концентрация жизни. Все отношения в группе выворачиваются наизнанку

Сущность каждого человека открывается полностью и никому не удержаться в маске. Маршрут при полном самообслуживании, вдали от городов, в уединённой группе, где все зависят друг от друга, открывает участникам похода, кто есть кто. Эти открытия не нравятся лишь эгоистам.

Походов было много. Это отвечало и буйности моей натуры, и соответствовало увлечению, и позволяло понять детей. Походы открывают глаза на человеческий характер. Учитель, отправившийся в двухнедельный поход с классом, разом увидит всю драму жизни.

Оренбург

Годам к 28, имея немалый стаж учительства, я пришел в РОНО (районный отдел народного образования) с целью устроиться на работу в другую школу. Заведующая РОНО — пышная, высокая, цветущая женщина, окинув меня взглядом, весело заявила, как будто мы давно знакомы:

— А для вас, молодой человек, у меня есть трудный класс. Говорят, с ним никто не справляется. Вы мужчина: вон какие усы отрастили. Возьмёте?

— А чем он такой трудный, если о нём даже в РОНО знают?

— Новый микрорайон города. Заселялся рабочими Газзавода. Квартиры получали и такие, которые сидели «на химии» (условно освобождённые из тюрьмы). В вашем 7б классе, пожалуй, и родители трудные, многие пьянствуют.

— Вы говорите «в вашем», как будто я его уже взял.

— Ну, а кому его отдать, молоденькой учительнице литературы, которая будет бегать к директору со слезами?

Руководство я выторговал у заведующей на необыкновенных условиях: через неделю после начала учебного года мы могли отправиться всем классом в поход на Кавказ (!)

Сейчас даже трудно припомнить знакомство с классом. Совсем не помню, о чём мы говорили, но несколько ярких характеров было видно сразу, по глазам, видно было и грубость, характерную для шпаны. Объявление о походе, да ещё в горы, многих озадачило.

Несколько человек, считающихся отъявленными хулиганами, демонстрировали враждебность. Среди параллельных классов сразу возник ажиотаж: хорошо быть трудными, их в поход с учёбы забирают. Педколлектив тоже реагировал неоднозначно. Кто-то из блаженных преподавателей сожалел, что мои полкласса двоечников упустят за две недели что-то важное в программе; другие представляли, как я намучаюсь с такой ордой в долгой поездке, и наперёд выражали мне соболезнования.

Как бы то ни было, мы подготовились к походу. Но за пару дней до выезда директор школы вызвала меня к себе и объявила, что приказ о походе не подпишет и уже поговорила об этом в РОНО.

Я помчался в РОНО, не подготовившись морально.

— Вы же обещали! — ворвался я в кабинет.

Зав Роно не сразу поняла, в чём дело… Напомнив про «трудный» класс, я ей что-то пламенно говорил, вернее, кричал… и всё-таки вынудил подписать нам приказ.

Год спустя, на учительской конференции, когда заведующая говорила о должном энтузиазме учителей, она ставила меня в пример: «Он сотрясал стены в моём кабинете! Он хватал меня за грудки, но своего добился!».

Живо воображая эту сцену, коллеги давились от смеха. Ухватиться действительно было за что.

Это было то золотое время, когда учителю во имя правого дела прощались и такие выходки. Сегодня бы меня объявили террористом и тут же уволили

Билеты на поезд для путешествия были куплены только в одну сторону — из Оренбурга в Минводы, мало ли как получится с маршрутом. «Француз» с физруками в учительской хохмили, что везти класс обратно я не захочу. Молодой учительнице биологии нравился мой педагогический энтузиазм, но она с лёгкой опаской ко мне приглядывалась: в здравии ли я?

Поход

В поезде ехать двое суток. Моя молодёжь хулиганит, но не очень сильно. Несколько человек курят: не демонстративно, но и не особенно прячась. Порядок больше наводит Владимир Петрович, а я жду реванша в горах.

Петровича я попросил помочь с походом. Образ у него колоритный, как раз то, что нужно шпане: в глазах часто вспыхивает озорная улыбка, но настроение может меняться и до свирепости. Ростом он пониже меня почти на голову, но пошире раза в полтора. Мастер спорта по гимнастике и альпинист. У него на физиономии написано: ниже, чем в «пятёрки» не ходит (пятая — высшая категория сложности походов и восхождений). А ешё, учась на физкультурном факультете, он иногда бодался с мастерами спорта по вольной борьбе.

Мы с Володей дружим с 10 класса. Вместе занимались спортом в школе, правда, он борол меня тогда «одной левой». Ещё Володя — мастер эффектов. Он мог пристально поглядеть в глаза и ничего не сказать, или прыгнуть с высоченной скалы в воду, не зная глубины брода. Или подойти к семикласснице и невзначай заметить: «У тебя улыбка, как у Сенчиной…». Имелась в виду актриса, красавица нашей эпохи. И семиклассница верила Владимиру Петровичу.

Город Минводы встречает туристов отовсюду. Пятигорск, Ессентуки, Кисловодск, Железноводск, Лермонтов — курортные места для людей степенного возраста нас могли только расслаблять. Остановка на одну ночь в палатках была сделана около склонов горы Змейка. Среди ровных степей Ставрополья выступают вдруг давно потухшие конусовидные вулканы: Машук, Бык, Змейка, Железная. Наиболее высокий из них — Бештау — поднимается на 1400 метров. Уже с этих окрестностей в густой дымке виден главный Кавказский хребет и особенно выступающий двуглавый Эльбрус. Нам добираться дальше как раз в сторону горы-великана по Баксанскому ущелью в Терскол.

Мы поужинали борщом, сваренным на костре, и поставили палатки. Около костра в романтическом настроении пребывали в основном девочки, а мальчики буйствовали на природе: сражались палками, издавали вопли, боролись на траве. Все радовались свободе. Когда надоело беситься, на ночь глядя, ко мне подошли три богатыря — Данилов Дима, Корунчиков Андрей и Буровин Антон.

— Можно мы погуляем?

— Можно, но прийти нужно не позже 11 ночи.

Склоны холма и отсутствие луны создавали абсолютную темень. Я попросил молодцев не лезть в гору. О безопасности в горах говорилось прежде. Можно было бы запретить прогулки, но ещё много чего потом придётся не разрешатьь, и очевидно, в более сложных обстоятельствах: впереди горный поход. Это была ошибка: не инструкторская, а педагогическая. Класс надо было утомить, выйдя из поезда: ужин разумнее пропустить, палатки поставить в ночи, а до захода солнца сходить радиально на любой из соседних куполов. Тогда бы желание срочно совершить подвиг у всех бы пропало.

Отпросившиеся вовремя не пришли. Я пошёл их искать, но куда там. Кругом лес, расщелины, уходящие по куполу неровные долины. К тому же, гора имеет крутые уступы. Покричав во всю глотку и не раз вспомнив «Мцыри» Лермонтова, его яркие описания горных ущелий, вернулся к костру. Ребята тоже переживали за отсутствующих.

К двум часам ночи появились пропавшие. К костру они подошли с поникшими головами. Петрович зыркнул на меня с ухмылкой, ему интересно, как будет педагогически отыграна ситуация.

— Почему к назначенному времени не пришли? — спросил я, стараясь выглядеть спокойным.

— Мы чуть со скалы не сорвались… заблудились и ушли…

— Теперь всё поняли?

— Да-да, конечно…

— Давайте ложиться спать.

Длинные морали читать было неуместно: безобидная гора и без меня поучила самонадеянных подростков.

Подростки все рвутся на подвиги, а хулиганьё — особенно: куда ж ещё себя девать?

Из оренбургских степей мы сразу оказались в снегах Главного Кавказского хребта. Никто из школьников прежде гор не видел. Из лета они попали в зиму. Мы топали с рюкзаками ещё не по снегу, но над нами сияли седые вершины. Сзади вздымался Эльбрус, а впереди взгляд упирался в стену Донгуз-Орун, на которой почти вертикально висят ледники.

Где-то в долине прячется от нас одноименный перевал. Его высота около 3200 метров, он категорийный, трудностью 1А и может быть очень суров в непогоду. Лучшее пожелание в горах — это пожелание хорошей погоды. Погода вроде ещё держалась, но были все признаки, что она может закапризничать.

До перевала четыре часа хода, и с него довольно крутой спуск — это задача завтрашнего дня. Сегодня нужно надёжно устроить лагерь. Вполне возможно, ночью станет холодно и пойдёт дождь со снегом. Палатки-памирки укрепляем не только колышками, но и растягиваем стропами за большие камни. До ужина всё идет хорошо, но на сытый желудок самые «буйные» идут вразнос: вульгарно выражаются, кривляются друг перед другом, девочки визжат. Собственно, трудный класс этим и отличается, что проводить время без придури они не умеют. Я поскандалил с Корунчиковым… Постоянно осаживать эту дурь, да ещё и перед перевалом, кажется мне оскорбительным. Предлагаю Петровичу бросить всех и уйти из лагер — пусть дети сами намаются от себя. Петрович довольно усмехается:

— Да, их лучше поучить.

Мы тут же взяли свои рюкзаки и ушли искать ночёвку в тиши.

Понятно, что педагоги и родители такую меру не одобрили бы и завопили об ответственности. Но, слава богу, их рядом не было. Хотя будь рядом, они удивились бы, что до такой степени могут ошалеть их дети. Нам же с Петровичем надо было помочь распоясанным школьникам понять, что мы все в горах нужны друг другу, что впереди маршрут, и надо заканчивать с этими стадными припадками.

Рано утром несколько девочек встретили нас и умоляюще сказали:

— Пожалуйста, больше от нас не уходите!

— Мы в горах тишину любим, — философски ответил Петрович.

Утром еду не варили, завтракали сухомяткой. Вид у многих помятый и не выспавшийся. Долго собираем раскиданное барахло.

— Мам здесь нет, чтоб собрать деткам вещи, — возмущаюсь я.

Барахло на поляне — есть полная характеристика его владельцев. Эта истина известна многим альпинистам и любому инструктору

Я не могу, как Шерлок Холмс, по следам и прочим признакам угадывать свойства и качества людей, но по тому, как собирает рюкзаки с утра школьная группа, могу увидеть каждого ученика до седьмого его колена. У кого дома аккуратно, и дети участвуют в наведении порядка, у тех и с рюкзаками всё получается ловко. Неловких в каждой группе не так уж много, и в первые походные дни по утрам на их лицах наблюдается концентрированное недовольство или даже горе. Приходится помогать всем неряхам и злиться на них: время поджимает, а выйти на перевал с большим опозданием нельзя. Только с утра рано выходят на перевалы и вершины горовосходители — таков закон гор. Часов с 11 ежедневно солнце растапливает массы снега, и увеличивается опасность лавин, камнепадов и непогоды.

Вышли несколько с опозданием. Чтобы от избытка ультрафиолета не пооблезали носы, переносицу все перевязали заготовленными марлевыми повязками, которые тут же кто-то назвал намордниками. По морене, а затем по снегу топаем в не очень подходящей обуви. Рюкзаки, в которых утрамбованы палатки, продукты на несколько дней, одежда и прочие личные вещи, давят на плечи, и наш строй быстро умолкает. Тропа ведёт всё время в гору. Длинная колонна в 40 человек движется в тишине.

Я люблю такую поступь. Это та нагрузка, которая умиротворяет разбегающуюся во все стороны подростковую сущность, и которая нужна ему не только в походе, но и в повседневной жизни. Наша группа почти организованная. Туман, который временами сгущается, собирает всех плотнее в строй. Привалы наверху делаем короткие, потому что ветрено и холодно. Подходим к перевалу, но на нём, как в трубу, сифонит ветер, все мёрзнут, хоть и прячутся за скалой. Едим положенную «перевальную» шоколадку и осторожно начинаем крутой спуск.

Сначала спуск не только крутой, но и скользкий. Кто-то из девочек стонет от страха, Петрович им помогает. Помогают также мальчики, которые посильнее и расставлены в колонне как более надёжные. Вниз идти легче, и проявляются пару болтунов, у которых развязываются языки. На них нужно рыкнуть, чтоб все молчали. Спуск чреват большими опасностями, чем подъём: можно подвернуть ногу или спустить на нижеидущих камни.

На сложной тропе требуется железная дисциплина, и почти все это поняли. Впереди направляющего и сзади замыкающего никто не должен выходить; те, кто в колонне, обязаны быть внимательными и соображать, куда ступать, — таковы первые правила маршрута. Антон Буровин уклоняется в сторону от всех, я кричу на него, но поздно. Он ползёт вместе с камнями, начинает катиться и набирать скорость. Прыжками догоняю его, хватаю за рюкзак и не совсем вежливо осаждаю героя. Спуск с перевала ещё долго требует осторожности. Совершенно неожиданно отступают облака и открывается небо.

Нам улыбается солнце! Это очень кстати, потому что обувь у всех вымокла на тающем снегу. Победа: перевал пройден!

Внизу видны первые, спускающиеся террасами домики горцев.

Автобус из деревушки Накра ушёл вниз, и сегодня уже не уехать к морю. Это, пожалуй, к лучшему: у Гали Фарсовой день рождения. Значит, кроме прохождения перевала у нас ещё один повод для праздника. Лагерь около села поставили образцово, приготовили торжественный ужин, а имениннице подарили трёхлитровую банку парного молока. Вечером жгли костёр и выучили несколько песен под гитару. В деревушке уже не мычат коровы и не блеют козы. Надвигается прохлада и устанавливается тишина, какая бывает только в горах. Мы тоже замолкаем. Небосклон среди контуров вершин рассыпается звёздами, каких никогда ещё не видели мои семиклассники. Наверно, они только сейчас поняли, что мы на Кавказе!

Утром знакомимся с местными жителями. Автобус в посёлок поднимется после обеда, но на узкой улочке стоит грузовик ЗИЛ-130 с широкой платформой, только совсем без бортов. Нам добираться аж до Сухуми. Шофёр-сван, оглядев всю компанию, согласился везти нас до ближайшего селения. От денег он напрочь отказался и обещал ехать небыстро.

— Конечно, школьники же!

Небыстро, это по его представлениям. Вниз под гору грузовик помчался так, что мы сразу сцепились руками все вместе. На поворотах наша куча сползала то на один край, то на другой: мы боялись потерять на ходу не только рюкзаки, но и друг друга. Где тут больше риска — на перевале или на дороге… Пропасти, одна глубже другой, разворачиваются на каждом серпантине. Но народ у нас озорной: на физиономиях и ужас, и радость. Ужас, если смотреть вниз, а радость от того, что мчимся. Вдали открывается чаша среди хребтов: это Сванетия — красивейшая часть Грузии! Душу отпускают страхи лишь при подъезде к новому посёлку. Дальше дорога легче.

Во время спуска на грузовике у двух подростков, как бы нечаянно, вырвался мат. Позже, когда мат повторился без особой надобности, я уязвил их самолюбие:

«Домой приедете — сядьте около родителей и кройте их по-матерному. Они это заслужили, потому что плохо вас воспитали, а при мне — заткнитесь»

К этому возрасту я поднаторел в работе с трудными подростками и мог без мата сказать резче матершинников. Не считая ещё одной-двух выходок, после перевала мне больше не демонстрировали враждебность даже самые развязные юноши. Мы уже могли как-то понимать и воспринимать друг друга. И не только в направлении учитель — класс, но и школьники между собой.

Из Сухуми наше путешествие продолжалось по берегу Чёрного моря. Какие названия: Сухуми, Гагры, Сочи, Туапсе! Эти курорты связаны автодорогами и морскими маршрутами; по воде курсируют между городками «Кометы» — чудо-транспорт на воздушной подушке. Мы плывём по морю, останавливаясь на причалах. По трапу выходят пассажиры и заходят новые. На очередном причале высыпают к нам на палубу цыгане. Их человек 15, занимаются привычным ремеслом — гадают. Почему-то они дружно окружают меня. Я внешне не сильно от них отличаюсь, тем более что достаточно порос уже бородой в путешествии. Оказывается, ко мне их подослал Петрович, чтобы они к школьникам не приставали:

— Вон наш Будулай, все деньги у него.

Походные деньги действительно были у меня, но хорошо припрятаны. Погадать на судьбу особенно настойчиво предлагала черноокая красавица. Я и так знал свою судьбу: я рождён работать с непутёвыми подростками. А подростки вместе с Петровичем тихо хихикали и изображали, что ничего не замечают.

— А давайте мы вам споём — отступал я от натиска. — Рита, спой! Ты же хорошо поёшь!

Без гитары, сильным голосом Рита Степченко запела по-цыгански. Не зря у неё такая фамилия и такой голос. Класс зовёт её «Степь», и нрав её такой, будто выросла в вольной степи.

Наши слушатели застыли. Лица их открылись. Они забыли, что пришли гадать.

— Вы кто? — Спросил кто-то из них простодушно.

— Мы тоже цыгане и давно уже в пути, — шутит блондин Петрович.

Вскоре цыгане вышли. У городков, расположенных на море, мы почувствовали себя курортниками: волны, солнце, по-летнему тепло! На ночь нашли ровное место для палаток и устроили бивак недалеко от берега. У костра я спросил Риту, откуда она знает цыганские песни.

— А я жила у цыган, когда сбегала из дома. Они стояли табором на краю города, и это было недалеко от наших домов. Вечером они жгли костры и пели.

— Тебе бы после школы с таким голосиной надо в консерватории учиться! Правда, манеры у тебя неподходящие.

У Риты не только сильный голос, но и сильный характер. Настолько сильный, что её побаивалась вся шпана в округе, а порой она у них даже верховодила

На педсовете школы даже разбирали случай, когда Рита отлупила юношу из параллельного класса, который навязывался с ухаживаниями к её подружке.

Ещё в характере у неё сквозило обострённое чувство справедливости, перемешанное с грубостью блатнячки. В классе она чувствовала себя абсолютным лидером. Последнее слово всегда было за ней, потому что оно было справедливым и смачно сказанным.

У костра за спокойным разговором совсем с другой стороны раскрывались многие характеры. За всё время похода вдруг впервые заговорила Наташа Ильинская. У неё тихий нрав и какая-то постоянная неуверенность, её не видно и не слышно; если её что-нибудь спросить, она покраснеет и отвечает совсем тихонько. А это повод мальчишкам надсмехаться. И вдруг она что-то радостно рассказывает. Олег Свиридов, совсем не богатырь и не лидер в классе, тоже травит байки, и его все внимательно слушают. Галя Василина задумчиво молчит и смотрит на огонь. На её красивом лице играют переливы костра. Ей жаль, что поход заканчивается. Она грустит, но её грусть с оттенком озарения. Такое состояние не только у неё. Это уже подступает послепоходное настроение: ощущение полноты жизни и ожидание скорого перерыва в счастье после яркого путешествия.

Обратно домой я купил билеты на самолёт из Симферополя. Последнюю ночь мы провели в палатках около огороженной дамбы, где, к нашему сожалению, запрещено было купаться. Вода в плотине использовалась как питьевая для города. У костра мы спели на прощание все выученные за поход песни, а возле аэропорта оборвали черешню, которая произрастала здесь в изобилии. Домой прилетели немного с опозданием, под видом того, что трудно было купить билеты на нужную дату.

Учебные будни: класс и родители

По правде сказать, не все учителя жалели, что мы отсутствовали. После путешествия начались учебные будни. В классе было лишь несколько человек, учившихся неплохо, но большинство совсем не тяготело к знаниям. Скучать это большинство не умело и часто срывало уроки. В учительской ко мне подходит завуч, а с ней заплаканная математичка. Завуч возмущается:

— 7 «Б» сорвал урок математики. Пойдите, разберитесь.

В коридоре вижу Сашу Шатунова, которого выгнали из класса ещё до срыва урока. Шатунов не организатор, а второстепенный участник любых дурных затей. Спрашиваю у него:

— Что там опять случилось?

— А весь класс… ништяк закатил», — хихикает он.

«Ништяк» — это когда дружно, не открывая рта, все гудят в нос, и трудно определить, кто хулиганит.

Вхожу в класс, спрашиваю:

— Кто организовал «ништяк»?

Встают из-за парт все.

— Нет, сядьте. Встаньте, кто организовал глупость, а не кто участвовал в ней. Класс сидит и тянется молчание. — Что, кишка тонка встать и сознаться?

Первая поднимается Степченко, за ней Корунчиков и Буровин. Буровин поднимается развязано, демонстративно. Его я невзлюбил сразу: нахален, хитрит и, что хуже всего, любит тихо поиздеваться над теми, кто послабее.

— Вы втроём идите по домам и вечером ждите меня в гости, — распоряжаюсь я.

Остальных начинаю пилить моралью. — Нашли над кем поиздеваться, выбрали самую безобидную учительницу…

— А у неё на уроках неинтересно! — паясничает Гриша Игнатов.

— А у тебя большой интерес к математике?

У Гриши двойки по всем основным предметам, и класс смеётся над его репликой. Следующие уроки проходят тише.

Первое воскресенье октября — День учителя! В субботу у всех праздничное настроение, толком никто не учится, хотя уроки идут по расписанию. Я забыл про свой праздник, пожилая коллега меня журит за то, что я не в торжественном костюме.

В учительскую с горящими глазами и с огромным букетом цветов вбегает Рита Степченко и с порога кричит:

— Это Вам… Владимир Александрович… от класса!

Рита тут же убежала. Учителя мне аплодируют. Цветы от класса — трогательно даже для мужчины, можно представить, как млеют на празднике учителя-женщины.

Но труд учителя — в основном неблагодарное дело, и уже через два дня я снова разорялся в классе от очередной выходки моих «питомцев».

На родительском собрании я уверял взрослых, что их дети маются от безделья, что необходимо побуждать недорослей к и учёбе, и обязательно к домашнему труду. Три раза в день поесть семье — это уже уйма работы: нужно еду сварить, трижды посуду помыть и всё убрать на кухне. Кроме того, есть ещё уборка, стирка и прочие бытовые заботы. Это домашнее рабство несут на себе матери, а дети, предполагается, должны трудиться в школе. Но это только предполагается. Где их учебные подвиги? И даже если они есть у отдельных школьников, почему только родители должны быть обременены бытом? Ведь они работают не меньше, чем дети учатся. Кроме того, заворачивал я дальше, почему бы школьникам самим не заработать деньги на следующий поход?

Найти подработку в послеобеденное время очень трудно. Общество культивирует предрассудок защиты детей и развращает их какими-то надуманными программами, искусственными развитиями, тупым ежедневным шестичасовым просиживанием на уроках, после которых ещё нужно делать домашние задания такого же рода.

Если взять, например, географию — сам по себе интересный и лёгкий для школьников предмет — и проверить познания на взрослых, то выяснится печальный факт: все учились 11 лет в школе и почти никто не может назвать на континентах хотя бы 20 основных географических ландшафтов. Для чего учились? Демагоги будут утверждать, зато развивалось у детей мышление или ещё что-нибудь важное.

Но школа, между тем, устроена так же глупо, как и всё общественное здание. Иначе откуда берутся трудные классы и несчётное количество учащихся неучей?

Я пробовал решить сверхзадачу: найти для детей класса хорошую подработку, чтобы заработать на поход. Родители к этому были уже подготовлены, и работа неожиданно нашлась. После долгих расспросов через знакомых и их знакомых нам выписали официальный наряд в Зелентресте Оренбурга на вырезку сухостоя и окультуривания лесопосадки в районе монумента Гагарина. Этот документ у меня сохранился вместе с тетрадью классного руководителя. Не без изумления спустя почти три десятилетия я вновь прочитал в нём, что половину денег нам приплатили дополнительно за несовершеннолетие — таковы были преимущества для детей при социализме.

Но в общем, детей берегли от жизни и в СССР, и ещё больше берегут сегодня — при волчьем капитализме. Берегут, конечно, для того, чтобы выросли недоросли. Недоросли не станут самостоятельными людьми с позицией, а баранами управлять проще.

Работали мы после уроков. Зимой, по колено в снегу, пилили сухие сучья, валили большие деревья и сносили в кучи сухостой. Прораб Зелентреста определял нам объём работ. За месяц, работая ежедневно по четыре часа, мы заработали нужную нам сумму, чтобы отправиться в следующие каникулы снова в поход. Дело, безусловно, не всё шло гладко. Кто-то находил причину увильнуть от тяжёлого труда на холоде. Мы вместе учитывали, как работает каждый, возникали конфликты с ленивыми.

Привычки к настойчивым усилиям у многих не было, но ленивым коллектив не всегда вежливо намекал на то, что трудодни считаются поровну. Самим заработать на поход считалось «взрослым делом», а привычка к безделью нередко подводила. Это привычка и в школе, и на работе уводила в дурь. Однажды я на кого-то психанул и покинул класс в лесопосадке, но дети проявили ко мне снисхождение и свою вину загладили — доработали до конца дня сами и выработали в этот день больше обычного.

На классном часе, больше похожем на рабочую планёрку, мы смеялись и ругались, и я снова был готов вспылить. Но не любимый мной Буровин без всякой иронии вдруг заявил: «Таких честных учителей в школе больше нет».

Все рассмеялись, и обстановка разрядилась. Антон, конечно, подразумевал не честность других учителей, а мою пристрастность как классного руководителя.

Несколько человек пробовали, было, сослаться на невыученные уроки из-за работы в посадке, но против этого возмутились даже двоечники. К тому же, я выдвигал условие, давящее на их самолюбие: успеваемость должна остаться не ниже прошлой, кто скатится — тот маленький, ему мешает работа. Жалоб на неуспеваемость из-за работы больше не возникало.

Мы заработали на поход! А ещё большим итогом нашего трудового месяца было чувство гордости за взрослое дело. Про это чувство никто не говорил, но оно было даже у тех, кто немало похалтурил.

Проблема подростков — курение. Тут, кто как понимает взросление. Чем слабее и незрелее юноша, тем больше его захватывает табачная напасть. Ломаясь с сигаретой или рисуясь запахом алкоголя, подросток мнит себя взрослым и крикливо это доказывает. В классе покуривали эпизодически человек семь мальчишек, ну и «косили под своих» некоторые девочки. Так, по крайней мере, они иногда выражались. Должен сказать, про выражения, что именно в работе с трудным классом и мой словарный запас «по фени» пополнялся.

У меня два диплома: учителя истории и учителя физкультуры, и с начала учебного года, сразу после кавказского путешествия, в виде спортивного кружка я организовал с классом тренировки. Спорт не мог не убеждать хотя бы некоторых из ребят во вредности курения. Тренировки проходили по-разному. Среди юношей была проведена при определенных правилах борьба по круговой системе, т. е. каждый поборолся с каждым и выявлены последовательно все победители. Этот график и все результаты до сих пор сохранились в моей тетради. Записаны были ещё легкоатлетические и другие показатели, например, бег на 100 метров, прыжок в длину с места, подтягивание на перекладине, приседание на одной ноге «пистолетиком» и т. д. Но больше тренировки проходили, как волейбольные. Также завуч школы оставила мне в классе физкультуру — два часа в неделю, несмотря на то, что все остальные уроки я преподавал историю. Физкультура шла по стандартной программе, где была гимнастика, легкая атлетика, спортивные и подвижные игры и даже лыжи зимой.

Трудно, спустя много лет заявлять, что наши спортивные тренировки принципиально повлияли на всех в классе. Главное влияние оказывает общее течение жизни, социальное устройство всей системы, но для немалого количества учеников нужна была поддержка против куряк. Класс — это сорок влияний, а мой класс был не из лучших. Мораль, навязываемая куряками, недооценивается обществом. А общество кормится глупыми предрассудками в виде того: не хочешь — не кури. Но подростку трудно противостоять против общественного мнения своей среды. И куряки легко втягивают в свои круги всех не склонных к курению. Так происходит не только с курением.

Курение — полная глупость в человеческом существовании. Оно не приносит удовольствия, разрушает здоровье, травит окружающих и несёт вонь. Все знают о вреде табака и массово впадают в зависимость. Трудно встретить курящего взрослого, который бы про себя не мечтал покончить с сигаретами. Любой курящий папаша станет гордиться своим некурящим выросшим сыном. Но, слаб человек… Ведь даже великие иногда курили. Правда, они не только курили, но и совершили великое. А уж художники, писатели, артисты — те, как один чадят сигаретами и даже видят в этом признак интеллигентности. Что уж взять с подростка? Ему ведь хочется самоутвердиться, выглядеть взрослым, найти признание у тех, кто старше, а все его кумиры курят. Явление это имеет социальные корни, но это уже другая тема. Добавлю лишь, что гораздо позже мне посчастливилось побывать во многих странах и в них заметна разная степень поражения народов табаком. Например, в Европе, США, России, Китае курят повально, а, скажем, в Индии, почти во всей Африке или Латинской Америке реакция на дурман у людей намного здоровее, и люди там статнее формами.

Кроме спортзала были еще занятия по туризму. Наш туркружок располагался при детском клубе, находящимся в выделенном помещении ЖКХ. Такие детские клубы были при многих промышленных предприятиях или в Жилкомхозяйствах. После перестройки недвижимость вздорожала и все помещения «прихватизировались», да и промышленные предприятия разворовались: туризм, в том числе и детский, выпроводили на улицу. Но мы его еще застали с коллективными принципами, а не в виде самоутверждающегося индивидуализма, и успели поучаствовать в турслетах и походах. В кружке учились главным навыкам быта (установка палатки, укладка рюкзака, раскладка продуктов для походной группы), наводили веревками навесную переправу, учили узлы и даже были проведены пару раз занятия по скалолазанию.

Главное все-таки занятие класса — учеба, которая улучшилась, но совсем не принципиально. После полугодия я выписал результаты двух четвертей и сразу про них забыл. Хотя, конечно, на классном часе объявил, кто мог бы стать чуть при больших усилиях хорошистом, а Оля Минина — даже отличницей. Месяца через два после кавказского похода один из журналистов газеты «Южный Урал» взял у меня интервью, в котором был вопрос: помог ли поход учебе? Я честно ответил, что учебе не помог, но помог ребятам лучше подружиться.

Если бы даже весь класс стал хорошистами, меня больше интересовало: какие они люди? А люди продолжали беспечно жить. Гришу Игнатова вызывают отвечать на уроке химии. Мелом на доске под какой-то формулой учительница написала «КОН». Пока она отвернулась, чтобы добиться тишины класса, Гриша без всяких формул вывел «КОНЬЯК» и дорисовал пять звезд. Тишины добиться было уже невозможно. Послали за мной. Я тоже вел свой урок, но надо было прерваться.

— Вы полюбуйтесь на него, — возмущается коллега.

А смех и меня разбирает. Я махнул рукой и поспешил удалиться, не опасаясь за последствия. Молодую учительницу химии класс все-таки по-своему уважал.

Через пару дней идёт в школу Володя Степанченко — высокий, худой и портфель у него такой же худой. Он забыл положить в него учебники. Что уж там говорить про выученные уроки. «Француз» — учитель иностранного языка флегматично жалуется:

— Твои студенты прохладной жизни ходят ведь на уроки без учебников. Вот, например, Степанченко, Степченко, Стоюнин, Скороходов — это только те, у кого фамилии на «С», других называть?

— Ну, спасибо, Анатольевич, хоть ты не нудный: схохмишь и довольно.

Володя проходит мимо нас и галантно здоровается. Я за ним следом и прошу всех в классе приготовить учебники иностранного языка. Добрая половина книги «забыла дома».

А вечером на кружке мы уже поём «Бричмулу». На кружок приходят не все, больше те, кто поживей. Признаться, гитара у меня звучала не всегда складно, но песни у нас были неплохие. Пели Никитина, Визбора, Окуджаву… В ходу были и шуточные вещи. Особенно всем нравилась «Курочка». В песне было много повторений на разных животных, которые изображались пантомимой, но курочка, которая «по зернышку кудах-дах-дах» оставалась в каждом куплете. Иногда здесь же или у кого-нибудь дома мы отмечали коллективные Дни рождения.

Нередко приходилось безотложно идти домой к школьнику. Чаще всего учителя обращают внимание на конфликтных детей. Это вряд ли справедливо, нужно ведь уделить внимание и другим в классе. Но трудные больше о себе заявляют, они заметнее своими выпадами, кривляньями, сосредоточенностью на себе, и учитель кружится больше вокруг них. А как быть с остальными? Понятно, у классного руководителя должно быть меньше часов для преподавания и больше для класса. Но на такую роскошь школа не шла даже в советское время.

Сегодня сама такая постановка вопроса будет крамолой: «школа — это услуга», а учитель — слуга. Так откровенно не говорят, но подразумевают. Он слуга для чиновников, для родителей и для школьников, у которых ненароком могут быть богатые папы и мамы. А все ли господа с тактом к учителю? Будет ли к месту бедный учитель, посетивший всуе богато обставленную квартиру. И все же в учительстве всегда находятся чудаки, которые станут искать творчества в своей неблагодарной профессии. Разве не их мы чаще всего вспоминаем уже после школы, не к ним ли хотим привести своих детей?

Зимой темнеет рано, и я иду между пятиэтажками повидать «трудного» папашу. Отец — грубиян, смотрит на мое появление недовольно, а мать, забитая деспотом, стесняется. Глаза у родителя маленькие, широко расставленные и наглые, губы толстые — «пахан в натуре». Сын притих, ему стыдно за нетрезвого отца.

— Учитель что ли… жаловаться пришел… Мой плохо учится? — ворочает пьяными губами и смотрит тяжелым взглядом глава семейства, прошедший зековскую школу.

— Нет, не жаловаться пришёл, и сын учится не так уж плохо. Пришёл познакомиться с семьёй, как классный руководитель.

— Познакомиться… говорят ты не пьёшь… А то можно было б за знакомство.

— Не пью. Отец мой был пьяница, а нас в семье родилось пятеро. Жили тяжело, мать было жалко. Пьяные сцены навсегда отбили охоту от водки.

Папаша удивился моей откровенности. Он уловил упрёк в свой адрес и уперся в меня осоловелым взглядом. Затянулось молчание… С мороза мой нос остро чувствовал вкусные запахи борща, доносящиея с кухни.

— Дайте мне, пожалуйста, что-нибудь поесть, я сегодня ещё даже не обедал, — попросил я у побледневшей хозяйки.

Просьба смягчила напряжение. Папаша даже обрадовался, что я согласился, если не пить, то хотя бы поесть. «Из простых… свой в доску…», — умозаключал он, но уже разговаривал со мной на «Вы». Мать почти не участвовала в разговоре и вместе с сыном испытывала неловкость за мужа. Попрощались все-таки мы почти дружелюбно.

Идя домой по хрустящему снегу, я застревал на одной и той же мысли: вот они, осязаемые условия воспитания моего ученика. Или ему поможет школа?

Но таких экстремальных встреч было немного. Учителю чаще приходится общаться с мамами, которые кроме дома и прочего, берут на себя ответственность и за воспитание. Мамы моего класса почти все работали полный рабочий день. Нельзя сказать, что свободное время некоторых неработающих мам или бабушек влияло на детей лучше. Отцы тоже работали, но многие из них вредили семье водкой.

Несколько семей было неполных, т. е. без отца, хотя вряд ли можно утверждать, что дети их были сложнее, чем в полных. Материально жили не все одинаково, но разумеется, между семьями не было сегодняшнего дикого социального расслоения. Подавляющая часть семей жила в квартирах новостроящегося района. Тесно жили единицы, если не подразумевать роскошь. Родители моего класса были отчасти трудными, как и их дети. У одних жаргонный «блатняк» и близкие к нему замашки, у других водка, третьи — не умеют отдыхать и вся их жизнь без книг. Но большинство — особенно матери, — были вполне человечными, открытыми и добродушными людьми.

Учителя

Что больше влияет на воспитание: семья или школа? Понятно, что и семья, и школа продукты общества, но как все-таки работать с классом? Можно ли действительно учительским влиянием изменить класс в лучшую сторону? Или нельзя? Мне казалось, что можно. Вернее, я не знал до конца ответа на этот вопрос и днями напролёт работал. Противоречия советской школы, как и общества, были очевидными, но не доходили до сегодняшнего абсурда.

В противоречиях своего времени мечется и учительство. Оставаться умным скептиком учителю трудно: он каждый день видит глаза своих школьников. Его положение теснее стороннего интеллигентного созерцателя, будь то художника, писателя или артиста. Ему приходится чаще касаться авгиевых конюшен общества, так же, как и врачам с медсестрами, и в упор видеть, что не всегда школьник виноват в том, что плохо учится или что у него уродуется характер.

Учителя — самые первые работники по очеловечиванию общества, а по мне, именно они, в первую очередь, интеллигенция, несмотря на своё приниженное положение. Принято считать, что творчески работают артисты, блистающие на сцене, а удел учителя — преподавательская рутина. Ничтожное положение педагогов, как и предубеждения о них только характеризуют общество, показывают его диагноз.

Я был убеждён: кто, как не учитель, может помочь семье в воспитании? Сказать точнее, мне думалось: или что-то может сделать школа или общество заходит всё дальше в тупик. А общество, как известно теперь, шло к перестройке и в «беспредел» — народное название новых нравов.

Что может школа или могут учителя? По телевидению чаще спрашивают пространней: какой должна быть школа? Эти вопросы задавались и в советское время, обсуждаются и сегодня. Комсомол и пионерия прошлых десятилетий представляли несколько окаменевшие формы работы, и учителя (далеко не все окостеневшие) брали из них не только проформы и идеологию, но и некоторое рациональное зерно: багаж советской школы был все-таки немалый. Значение прошлого образования признают теперь все либеральные господа, да и мы помним, что выпускники прощались со школой, с теплым чувством, если не со слезами. Многие преподаватели были, конечно, сероватыми, если не идеализировать прошлого, но сегодняшний учитель поставлен в намного худшее положение, и учительский состав в связи с этим еще больше обезличен.

Иногда СМИ обсуждают проблемы школы. Учителя глядят на придуряющегося знатока проблем, который думает об одном, а говорит другое, и недоумевают. Знатоки чаще подобраны из себе на уме профессоров или титулованных чиновников. 300 каналов TV вещают либо полную ерунду, либо пошлости, и нет канала для учителей, школьников и их родителей, которые представляют всё население. Почему нет ничего для школы? Это также, как существует, например, канал «Шансон», просвещающий всю страну зековской песней и заодно воровской моралью, и нет отдельного канала, скажем, песен Высоцкого, Визбора, Окуджавы…

Да что Окуджавы, разве кругом слышна музыка лучших оркестров? К тому же, всем известно, что если даже отдельную передачу о школе создадут — она обязательно будет конъюнктурной, потому что все каналы зарабатывают деньги, кроме того, что они еще первые проводники идеологии. Миром правят деньги, а пружина всему — нажива. Как говорится: какая жизнь — такие и песни. Один мой знакомый учитель как-то в сердцах сказал, что больше всего матерятся сегодня в школе. Мешает ли это обстоятельство витиеватым разглагольствованиям об образовании?

Есть ещё одна немаловажная деталь. Образование и воспитание — это два самостоятельных процесса, пусть даже взаимосвязанных, а школа только образовывает. Когда чиновники говорят про школу, то касаются только образования, а о воспитании даже не смеют заикаться. Воспитывают всех, очевидно, боевики с мордобоями в голливудском стиле… или попса с шансоном. Французское слово «шансон», должно быть, облагораживает русский жанр, вырвавшийся из тюрьмы на волю.

Попса дробит шрапнелью наши души,

Ее за это не привлечь к суду.

Часть поколенья выросла на чуши,

И новое рождается в бреду…

Валентин Гафт

Стих: не в бровь, а в глаз. Но что значит крик души известного актёра, состоявшегося, кстати сказать, как яркая личность в советскую эпоху?

Какая бы ни была школа, учитель идёт вести уроки. Чем заняты подростки в школе весь световой день? Я глядел на свой класс, глядел и на другие «не трудные» классы и видел, что подростки бездельничают, вернее сказать, изображают деятельность. Верно говорят, что дети перегружены школой. Но и то верно, что большинство учащихся просиживают там годы и не насиживают знаний.

Утомляет не избыток знаний, а знания, никак не привязанные к жизни. Прежде всего, утомляет безрезультатность учёбы, убивание времени день изо дня. Присутствовать 5-7 часов на уроках при рутинном, мало связанном с жизнью процессе обучения не только утомительно, но и отупляюще. Может быть, поэтому среди отличников больше тупиц, чем среди троечников, а среди всех вместе — больше посредственностей.

Советская школа пробуксовывала в своих противоречиях. Но мне казалось, что добавить к школярству подростков какого-то живого движения — ещё в силах классного руководителя. Спорт, путешествия, полезный взрослый труд могут привести их к лучшим книгам, к пониманию необходимости осознанной учебы, к осмыслению себя в жизни… и к целям в жизни.

С того времени по сегодня сменилась целая эпоха лихорадочных преобразований (реформ), всех как одной, неудачных. Впрочем, удачных, с точки зрения потребности одурачивать народ, чтобы легче управлять им. Сосуществование миллиардеров и нищих масс в одном обществе как-то надо умиротворять в головах населения. Сегодняшнюю школу сами школьники кругом в интернете называют «отстоем» — такова там общая атмосфера. Преподавание «по-новому» тоже изрядно опустилось. Нынешняя схоластика, хоть и компьютеризированная вместе с идиотизирующим ЕГЭ, мало отличается от средневековой бессмысленной зубрёжки. И неважно, заложена она в единую программу или в «креативный» беспрограммный хаос. Заметим, что все дебаты о школе в СМИ ведутся вокруг программ, т. е. вокруг второстепенных вопросов, чтобы замазать первостепенные.

Новые походы

Вернусь к классу. Наибольший накал жизни нам давали походы. У себя по Оренбургской области мы однажды ходили неделю в районе Черноречье-Татищево «по пугачевским местам», а затем под Кувандык, куда доходят отроги Южного Урала. Здесь совсем другие ландшафты, чем на далёком и полюбившимся нам Кавказе: сплошные холмистые степи, пойма реки Урал и леса на границе с Башкирией. Все эти поездки запоминались ощущением простора, радостью новизны жизни, разнообразием представлений о природе и были некоторым удачным выходом из повседневности. Да и в этом смысл странствий: «А еще жизнь прекрасна потому, что можно путешествовать», — так утверждал Н. М. Пржевальский. На одном из утёсов у реки нам удалось провести занятия по скалолазанию. Перед выездом класс смотрел фильм «Вертикаль». Фильм по сюжету незамысловатый, но в нём много горных красот, техники скалолазания, драматизма отношений при экстремальных условиях и песен Высоцкого. В седьмом классе школьники начинают тайно влюбляться и походов хотят почти все подростки. Думаю, что в походах им влюбляться лучше, чем в подворотнях. Это, во всяком случае, романтичней. Но любовь и воспитание всегда взаимоисключающие вещи в головах всех педагогических ханжей.

С 1 по 9 мая вместе с выходными днями идут сплошные праздники и мы едем в самое весеннее цветение «по родному краю» — так тогда обосновывали под краеведение походы. Здорово ехать в поезде и видеть, как проплывают навстречу полустанки, холмы с оврагами, пролески в долинах, всходит полями пшеница, и тянутся характерные Оренбуржью лесопосадки. Вот оно настоящее краеведение, а не книжное! Мои некоторые краеведы, между тем, сидят и втихаря режутся в карты в одном из отсеков вагона. Карты запрещены, я их изымаю и выбрасываю колоду в приоткрытое окно по ветру. Игроков человек шесть и они возмущаются не на меня, а на себя: «Нарвались, не выставили шухер». В хулиганистом классе не обойтись без радикальных мер, но в нем и меньше обижаются на учителя за срывы или невежливую требовательность.

Кажется, ну что особенного в картах: играют себе «в дурака» и пусть играют. Не в картах дело. А в том, что к ним тяготеют все, кто мается пустотой. За картами последует настолько же содержательная деятельность, которая потянет самых активных на подвиги: вечером от кого-нибудь повеет запахом водки. Да, разве пустотой страдают только школьники? Не меньшая пустота, у взрослых пялящихся каждый день на футбол, вместо того, чтобы в него поиграть во дворе вместе с детьми. Глупые книги — тоже пустота. Но карты, некий атрибут в развлечениях шпаны…

В этот выезд мне еще запомнился футбольный матч, в котором мы сыграли после скалолазания с орскими «ништяками» из профтехучилища. Именно орские «ништяки» были почему-то известны среди шпаны во многих городах России. Сейчас бы их назвали неформалами. Не помню, как мы сыграли в футбол, но запомнилось, что мои школьники были все же культурнее «путяжных». «Гопники» не понравились нашим, что было само по себе не плохо. Иногда, достаточно одного впечатления, положительного или отрицательного, чтобы через него поменять что-то в себе. Психология этих изменений человека почти неуловима.

На лето (июль, август) я уехал в горы на Тянь-Шань, а с сентября по возвращению снова окунулся в привычные школьные будни. Классом за два учебных года мы съездили по стране и сходили в настоящие походы несколько раз. Оплачивали поездки, за исключением рассказанного случая, родители; иногда некоторые расходы брали на себя Дом Пионеров или профсоюзы. Походный туризм был непритязательным в быту и автономным на природе: все в рюкзаке. Поэтому он был не дорогим и доступным. Но не всегда приветствовались походы администрацией школы. В многодневном путешествии вероятность чему-нибудь случиться большая, чем в здании школы, и если директор труслив, т. е. не любит брать ответственность, выходящую за учебные рамки, то классному руководителю требовалась настойчивость и изворотливость, убеждать директора и завучей в подписании приказа, то есть убеждать своё начальство в пользе туризма для детей. Казус советской школы (сегодняшней тем более) состоял в том, что директор редко был одним из лучших педагогов и преподавателей в коллективе. Он не выбирался педколлективом, а являлся назначенцем и поэтому находился ближе к бюрократии РОНО и партийному управлению. По этой же причине он стремился быть «перестраховщиком», ограничивающим учительскую и ученическую инициативу: пусть что угодно случится, но не в школе. Безусловно, есть директора, поддерживающие своих учителей в инициативах, но дальше них стоит свора чиновников из районных, городских, министерских ведомств, накидывающих ошейники и на директоров и на учителей, и на учеников через образовательный процесс. Эта казённая армия руководствуется параграфами, предписаниями, инструкциями и заваливает школы отчетностью. Учитель преподает, работает с классом, как воспитатель, но больше всего и прежде всего, отчитывается. Этой отчетностью чиновник, не взглянув ни разу на мой класс, навязывает свои формы работы. За что надо отчитаться, то приходится и делать. Я делал одно, а отчитывался за другое. Это удваивало объём работы. Да, собственно, школа вообще таким способом лавирует между пинками ведомства и родительским стремлением дать детям хотя бы некоторые знания. А каждому учителю приходится разрешать двусмысленность своего положения: нужно или оставаться собой в здравии или превращаться в робота, в пешку, исполняющую инструкции; нужно потерять себя, даже если успешно преподавать предмет, и не заглядывать дальше, как оседают знания у школьника в душе — в виде вороха мусора или в виде очеловечивания. Этим страдала советская школа, а сегодняшняя уже ностальгирует и сильно завидует предшественнице — настолько новая бюрократия всеудушающая. Мне многое удавалось прошибать напором и добиваться разрешений на нестандартные выезды, но рамки есть рамки. Перегрузка часами преподавания, рутина, среди которой было немало отчётности, препятствия бюрократии проглатывали уйму времени и мешали нормальными глазами смотреть на каждого ученика в классе. Другое дело в поездках: там мы все вместе. В этих строчках я не проповедую заменить образование на туризм. И из туризма сегодня делают тоже, что из образования. Весть вопрос в целях школы. И какую петлю на школу и учительство накидывают.

В Оренбурге был большой клуб туристов. В нем собирались пешеходники, водники, горники, спелеологи, велотуристы. Собирались туристы раз в неделю, каждая секция в свой день. Клуб располагал помещением при областном Профкоме, а у спелеологов, смешно сказать, была их силами прорыта «своя пещера» под трехэтажным зданием. На общественных началах работали маршрутная комиссия, судейские коллегии для слетов и организовывались категорийнные походы, иногда даже «четверки» и «пятерки». Такой туризм называли самодеятельным, а истинными туристами считались отдыхающие по путевкам. В этом большом кругу «самодеятельных» отшельников почти все знали друг друга, собирались с гитарой или показывали слайды после походов. Здесь всегда было живо, оптимистично и предлагались дерзкие маршруты, открывающие новые географические горизонты необъятной страны. Не посещать это братство было нельзя. Однажды в клубе мне сказали, что пропадают профсоюзные путевки на группу в 40 человек. Это же как раз на целый класс! Нужно было выручать Облпрофком: сейчас трудно поверить, что такие чудеса бывали (при всех противоречиях у СССР были огромные преимущества для людей, если иметь ввиду наибольшую часть населения). На новогодние каникулы мы отправились плановыми туристами на Валдай, доплатив за путевки копейки, почему-то 10% от общей стоимости.

Класс поехал не в полном составе, но свободные места в этот раз заполнились другими желающими из школы, в основном старшеклассниками. Ехать на поезде с пересадкой в Москве. У нас целый день ожидания, но разве скучно провинциалам в столице. Посетив вместе Красную площадь и храмы Кремля, молодёжь разбежалась на весь день группами. За час к следующему поезду мы условились встретиться на Ленинградском вокзале. Нельзя представить, чтобы сейчас можно было отпустить старшеклассников с такой легкостью на весь день в большом городе. Полиция бдит на каждом углу, кругом ведь опасности: террористы, бандитизм. Задержат великовозрастных детей, учителя уволят с работы, засудят… Мои школьники были тогда уже в 8 классе, а примкнувшие ещё старше: они с удовольствием остались провести время самостоятельно. Я уехал на большую часть дня встретиться со знакомыми, с которыми давно не виделся.

После встречи, поздно вечером мы собрались на вокзале… и около нас разыгралась драма. Было время каникул, ехали и другие группы школьников в поездах, и три учительницы не досчитались у себя двух воспитанников. Как же это случилось? Учителя-клуши в течение дня пасли своих воспитанников и ни на шаг от них не отходили. Но все-равно кто-то потерялся. Пришлось одной учительнице остаться после отправления состава, и она с выпученными от страха глазами побежала к вокзальному милиционеру искать пропавших. Пропавшие были десятиклассниками.

На встречу я тоже опоздал. Меня воспитывали:

— Владимир Александрович, все в сборе, один Вы опаздываете! Мы думали, что Вы тоже потерялись, а билеты все у Вас. Будете наказаны!

Вину нельзя было не признать. Наш поезд уже подали, и нужно было соглашаться на любое наказание.

Учителей по большому счёту можно разделить на слепо исполняющих обязанности, и тех, кто с убеждениями. А много ли вообще людей с убеждениями? Действительные убеждения не приходят к трусливым уже потому, что вся официальная машина поддерживает законопослушную трусость. Попробуйте набраться смелости и отпускать школьников на доверии (разумеется, не на наивном), чтобы они сами себя контролировали. Чтобы у них являлось чувство ответственности перед всеми в классе, и перед классным руководителем тоже. Или ответственность рождается путём морализования о ней?

Уже в поезде с некоторым испытательным озорством Наташа Гурина спросила меня:

— А что бы Вы делали, если бы кто-то из нас потерялся?

— А то вы меня не знаете: я бы не остался на поиски беспечных деток. Пусть бегают, мечутся по вокзалу без денег и добираются сами домой или в свою группу. Пусть недоросли знают, что они недоросли.

— А Вы бы переживали? — ещё кто-то спросил.

— Я бы злился. Или нельзя на остолопов злиться?

— Значит мы не остолопы, раз не потерялись… А Вы вообще-то тоже чуть не опоздали на поезд.

— Да, да… Намёк понял. И извините!

Мои школьники как-то хорошо чувствовали, что не ходить за ними по пятам труднее, чем опекать их, и были мне за доверие благодарны. И тогда и потом, больше 30 лет, я водил и возил школьников повсюду и они не терялись. А если терялись (редчайшие случаи), то переживали не меньше чем я; мне же оставалось сохранять выдержку. И это настоящая ответственность, в сто раз большая, чем сторожить на каждом шагу великовозрастных детей. Но такие признания покажутся радикальными не только чиновникам или крайне сердобольным мамашкам, но и, пожалуй, большинству граждан благополучно утопающих в общераспространённых педагогических предрассудках.

В так называемой образованной среде существует поклонение талантам. А может быть смелость важнее в человеке? Владимир Высоцкий остался бы средним актёром в сильной советской актёрской школе, не будь в нём, прежде всего, смелости. Все его стихи — отметание трусости. Учитель школе нужен не робкий, с самостоятельным мировоззрением. Но разве таких учителей бережёт школа.

Поезд привёз нашу большую компанию на Валдай. Валдай — живописный холмистый край лесов и озёр. Но как-то мы не вкусили сполна его красот. Жили в гостинице, кормились в ресторане «Дар Валдая», посетили несколько экскурсий, например «Тропинками зимнего леса», и все это меньше впечатлило, чем палаточный поход на природе. Лесной Валдай, конечно тоже, запомнился нам — жителям степей Оренбуржья, но меньше лег на душу событиями. В походе идёт одоление маршрута, а с ним и проявление характера. Постоянно что-то происходит, преодолеваются расстояния, препятствия, меняются картины, слышатся остроты по существу, в словах звенят и добрый смех и сарказмы. Поход — это большая жизнь! А что экскурсии? У школьника каждый учебный день словесные экскурсии, его постоянно фаршируют знаниями, от которых оскомины. Слова лишь тогда ложатся на душу, когда есть пережитый опыт, а на школьника сыпятся слова, слова, слова…

Какие «Тропинки зимнего леса»? Ему ломиться надо по колено в снегу! Вечерами, смотришь, дурь и вопли одолевают молодёжь по комнатам, кто-то, прячась, покурил, пошлятина срывается с уст от недостаточной натруженности. Надо ли было тащиться на Валдай ради этого. Поездка, не сказать чтоб оказалась бесполезной, но походы школьникам нужней. Комфорт больше на пользу пенсионерам. Ближе к концу пребывания «на курорте» с таким выводом согласилась и вся группа. Притом согласилась искренне, исходя из очевидного.

Конфликт

К концу второго года меня подъедало чувство неудовлетворения. Я кипел в работе, а у школьников оставалось много пустого времени. Походы раскачивали класс, рождали интерес к более яркой жизни, а будни снова уводили на круги своя. В походах происходил некоторый разрыв с привычками, усвоенными в школе и дома. Ходьба с рюкзаком и воздействие природы стряхивали не только физическую лень, но и душевную. Но жизнь не состоит только из праздников, из песен, из походов. Учебный процесс в 8-м классе тянулся примерно также, как и в 7-м. Учебная повинность съедала время и не прибавляла ни знаний, ни стремлений. Дома мои школяры тем более не учили домашних заданий и стремились по вечерам ускользнуть от родителей на улицу. У родителей своя жизнь; у детей — тоже своя, о которой часто не подозревают родители. Просиживание на уроках, кружок по интересам два часа в неделю, полчаса на день бытовых работ по требованию родителей, телевизор (сегодня интернет) и улица — вот всё содержание жизни подростка. Не каждого, но большинства. Всё это большинство без увлечений к большому делу, без умения проводить время не пусто, без воли к достижениям; оно не зачитывается лучшими книгами и не имеет в характере стержня. Жизнь взрослая затем хлестнёт их и заставит зарабатывать на хлеб насущный, но редко кого научит творчески работать, по-человечески отдыхать и, тем более, противостоять общему обывательскому течению. Я, как умел, предлагал персонально и всему классу различные хобби и увлечения. Наверное, под влиянием моды на психологические тесты, даже провел несколько письменных опросов. Например, на классном часе каждый написал, с кем бы он пошел в поход, поскольку мы походники. Ответы всем не оглашались, но было подсчитано для каждого ученика, сколько желающих хотели его с собой видеть. Тест, надо сказать, воспринялся волнительно, для многих это был взгляд на себя и на отношение к себе сверстников. Был также опрос о том, кто как любит проводить время. Картина оказалась не интересной: процентов 80 — «любили гулять», т. е. без дела вечером шататься и что-нибудь натворить, лучше сказать, навредить. Типичное времяпровождение бездельников и, в особенности, шпаны.

Подросток — это атомная энергия! Главное его противоречие: сила в нём уже богатырская, а он бездельничает. В этом весь секрет трудного подростскового возраста, в котором выросшего человека ломает от безделья, тогда как его родители работают. Психология молится на такого подростка и выдумывает умопомрачительные теории, питая за одно и родительские предрассудки. В 7, 10, 11 лет все дети ходят на кружки, а после 12 они их бросают… — «не интересно». А тут ещё гормоны в голову. По ним-то, по гормонам, а не по людям, психологи и изобретают теории. Или предлагают платные «практики» сегодня. Но ведь общеизвестно, далеко не все подростки переживают трудный возраст. Увлечённых спортом, книгами, тем кому приходиться много работать и помогать родителям по дому или с заработками подростковые болезни не ломают. Трудные подростки не встречаются среди тех, у кого наполненная трудом и смыслом жизнь. Другой вопрос, как её наполнить? Или даже как наполнить смыслом сначала взрослую жизнь?

Между родителями и ребёнком пререкания (ребёнок ростом с родителя): дома его не заставить помыть посуду. А на улице, переростки маются. Дурная инициатива пользуется спросом у своего круга сверстников и от делать нечего кто-нибудь обязательно напакостит: разобьёт плафон на спортплощадке, заорёт во всю глотку ночью в подъезде, начнёт задираться ко всем под прикрытием толпы. Драки или тихое издевательское угнетение, скрытые от взрослых глаз — это постоянные явления школы и улицы.

Однажды на собрании одна из мам назвала свою дочь непутевой и добавила: «Мы ведь все равно их любим». Я тоже уважал всё, что можно уважать в своих учениках, но напирал на них. «Максимум уважения и максимум требований», — формула А. С. Макаренко, которая даётся не так уж легко большинству родителей. Про Макаренко сегодня забыли, несмотря на то, что за весь ХХвек ЮНЕСКО назвала только четыре педагога, как самых выдающихся в мире, в числе которых и Антон Семёнович. Но мы живём в эпоху разбазаривания: не только уничтожена промышленность, созданная в СССР, и своих выдающихся деятелей человеческой культуры официальная идеология втоптала в грязь или предала забвению. На класс я нажимал, может быть больше, чем надо: закипал, горячился, возмущался иногда срывался. Риту Степченко за очередную выходку обозвал в порыве «дурой». Конечно, потом я извинился, класс это мне простил, а Рита — тем более, но это было уже противостояние: класс — учитель. Пожалуй, я излишне цеплялся за внешние выходки, дело было не в них, не столько внешнее поведение возмущало, сколько приводило в отчаяние отсутствие не обывательских стремлений у подавляющего большинства. Также отсутствие инициативы, когда делалось что-то хорошее. Ведь походы многим нравились, а в палаточном лагере часто беспорядок, если мне не вмешиваться. Сварить на костре — тоже нужен контроль. Что уж говорить про инициативы в школе. Дурная инициатива, конечно, была, на то и трудный класс. Но даже школьника трудно сдвинуть с нажитых привычек с которыми он часто остаётся на всю жизнь.

Привычка свыше нам дана

Замена счастию она.

А.С.Пушкин

В этих двух строках гения, в определённом смысле, закон всей жизни. Иногда, я выдавал тираду возмущения, сваливая все подряд в кучу: мелко плаваете, чем вы интересуетесь, никаких целей, дешевая романтика…

Не вспомню детально, но к какому-то моему поручению одна из девочек в классе сказала:

— Мы сделаем, потому что Вы требуете: у нас нет выбора. Вы сильный человек и давите…

— Так, если нет инициативы… Впрочем, если вам тяжелы мои требования, можете от меня отказаться, как от классного руководителя.

Кто-то усмехнулся, подразумевая что со школьниками в таких вопросах не считаются. Но я заявил, что улажу все с администрацией сам, ничего не сваливая на класс: навязчивым быть не хочу.

Будни школы продолжились. Месяц спустя наступила развязка. Когда я пришел на очереднойурок, Рита Степченко встала и класс напряженно замолчал.

— Мы хотим… отказаться… — сказала она, глядя в окно.

В это время в школе сменился директор. Он был вспыльчивым человеком, но искренним и умным. Он понял драму и мою упертость не возвращаться, и не пошёл выяснять с классом случившееся. Побегал, побегал нервно по своему кабинету и развёл руками…

Разрыв я пережил болезненно, как ранение. Многие в классе тоже испытывали неловкость или стыдились меня, особенно девочки: женская натура всё-таки по-тоньше. Всем было понятно, что я работал с отдачей и бескорыстно. Я много привнёс в класс и в то же время, во многом его ограничивал. Ограничивал, прежде всего, в привычках. Ограничивал в одном и требовал инициативы в другом: мне по крайней мере так казалось. Оставаясь в школе до конца учебного года, мы с трудом и даже с излишней вежливостью контактировали, когда случалось пересекаться. После окончания учебного года я уволился с работы и уехал с рюкзаком жить в другой город.

Молодость не оглядывается назад: своё фиаско я не обратил в обиду, в разочарование. Но уже тогда отчасти было понятно, что трагедия учитель-класс — не только наша персональная трагедия. Разворачивалась трагедия всей школы, переходящая из советской жизни в сегодняшнюю.

Может быть я торопился с результатами? А может быть жизнь уносила всех по течению, и заплыв учителя против течения ничего не значит? Эти вопросы я задавал себе позже… а сначала переживал трагедию.

Фильмы о школе

Если смотреть на искусство, как на отражение жизни, то лучше всего показали школу советские художественные фильмы. Чего только стоят «Республика Шкид», «Доживем до понедельника»! Можно ли найти нечто подобное в мировом кинематографе или в хваленом Голливуде? В эпоху кризиса советской школы, как и всего общества, лучшими, наиболее правдивыми, можно назвать три ленты: «Чучело», «Пацаны» — 1983, «Дорогая Елена Сергеевна» — 1988. Если к кино не относится только, как к забавам и развлечению, в этих фильмах — обнажающая правда всей жизни. Ведь и учителя-то не плохие, а цинизм школьников нарастает. Каждый фильм — жестокие конфликты из-за малодушия или даже подлости подростков. Куда уносится общество вместе со школой? — главный вопрос этих фильмов. Общество подгнивает и это выпирает в нравах школьников. Куда все бегут: к очеловечиванию или оскотиниванию? — ставится вопрос со всей эмоциональной силой талантливыми сценаристами, режиссёрами, актерами. Подгнивание особенно видно на молодом поколении и в первую очередь ощутимо в школе — кричит всем кино. Бег в сумасшествие — общая трагедия большой страны. Эта трагедия не могла не коснуться нашего класса, она была жестокой закономерностью для большинства школ. Трагедия нашего класса оказалась даже мягче, чем в фильмах.

Новой не советской жизни соответствуют и новые фильмы. Один из таких низкопробных и поэтому раскрученных: «Географ глобус пропил». В чем третьесортность «Географа…»? В нем не показан типичный учитель (или даже не типичный) из нормальных. Главный герой фильма ничего не умеющий, никчемный прозябатель, алкаш-авантюрист, чуть не топит школьников на сплаве в походе. Разве совсем нет в школе настоящих учителей сегодня, которые могли бы быть героями нашего времени? Или героями должна быть только криминальная братва? Ау-у-у-у, писатели, художники, сценаристы! Где вы? Напишите как есть про будничную жизнь на работе и дома учителя, врача, простого работяги, и появится новый шедевр в искусстве. Душевно больных и с вывихами героев штампуют для одурачивания населения огромными тиражами. Напишите правду про честного человека, человека с совестью, как он мыкается и сопротивляется обывательщине, косности и социальному злу. Первые три фильма («Чучело», «Пацаны», «Елена Сергеевна») около перестроечных времен ставят вопрос: куда плывет общество? «Географ…» не ставит никаких вопросов, он констатирует факт: уже приплыли… и смиряет обывателя с уродливой действительностью. Это вторая функция искусства: смирять или не смирять с ненормальностью в жизни. Первая функция искусства, как известно из учебников эстетики: отражать жизнь. Смирение с паразитством, с уродливостью всей социальной жизни есть реакционное, развращающее людей искусство. Это искусство проплачивается, и жирными порциями преподносится телевидением, интернетом, рекламой. А то и в театрах.

Ещё про искусство… Многие экзальтированные эстеты часто пишут банальности в интернете, вроде той, что красота спасёт мир. Мир спасет борьба за красоту, а не красота сама по себе. Красота существует с незапамятных времён и торжествует лишь тогда, когда её отстаивают: инквизиция прятала красоту и понадобилась большая историческая полоса борьбы.

***

Прошло много лет. Жизнь послеперестроичная поменялась для всех; поменялась целая эпоха. Я много ездил, водил по-другому в походы школьников… и вспоминал «трудный» класс. За суетой в Оренбурге почти не бывал. И вот однажды мы договорились встретиться классом… Меня, как мальчишку, охватывает волнение. Я поднимаюсь на пятый этаж. Сбор всех у Гали Фарсовой всё в той же квартире. Человек пятнадцать солидных мужчин и женщин (больше, конечно, женщин) стоят построенные в шеренгу. Их атаманша, положив два пальца в рот, издает пронзительный хулиганский свист и обращается ко мне:

— А теперь, Владимир Александрович, угадывайте нас!

— Степченко! Ну что тебя угадывать…

Поднялся хохот. Строй нарушился. Объятья, реплики, комплименты. Мне кажется, мы никогда не смотрели друг другу в глаза так пристально.

И все-таки двоих я не узнал… Сидя за столом мы, конечно, вспоминали походы и тех, кто не смог прийти на сбор. В альбоме у хозяйки квартиры оказалась сохранившаяся статья из газеты про нашу кавказскую Одиссею. В воспоминаниях открывались эпизоды, которые я никак не мог знать. Да и не надо учителю знать про все проделки учеников. Эти проделки, выходки, теперь всем казались смешными. Мы хохотали и перебивали в рассказах друг друга. Была и грусть, о которой не сказать с ясностью: в этой грусти какой-то налёт тяжести жизни. На прощание Лена Вишенкова благодарит хозяйку квартиры:

— Спасибо, Галка, что собрала всех у себя. А я побоялась к себе пригласить. Мы же сейчас живём все по-разному.

Социальное расслоение давит и одноклассников: уже по этой причине трудно собраться всему классу вместе. Расходились очень поздно и договорились снова встретиться у Ирины Чуриковой.

Ира живёт в своём доме. Дом частный, из старых сохранившихся в Оренбурге, пожалуй, скромный, но в нём много картин на стенах. Ирина — художница. Не подумайте, что я начну сейчас перечислять, кто стал лётчиком, врачом, художником. Статусы и должности не определяют суть человека. У Ирины мы сидим также за обильным столом. Последним приходит Антон Буровин. Я встаю из-за стола здороваться.

— Картина маслом: Владимир Александрович обнимается с Буровиным, — язвит Степченко. И все хохочут от восторга встречи классом.

Антона жизнь переломила в лучшую сторону, я сразу это почувствовал. Мы потом говорили с ним наедине о его перевоплощении. Антон стал рассказывать:

— У меня мама болела, да Вы же знаете об этом, пришлось мне помогать выживать всей семье. Особенно раньше было трудно… А Вы, конечно, необычно с нами работали, об этом я вспоминал.

— Я тебя в классе гнобил, Антон. Обижаешься?

— Ну, как можно, Вы думаете, что я мелочный?

Мы пожали друг другу руки.

Здесь уместен вопрос: повлиял ли я на Антона как учитель? Думаю, вряд ли. На него повлияла ответственность за мать, за семью и родственников… А я, может быть, что-то не разглядел в нём раньше.

Кто сейчас мои школьники? Какие они как люди? Разве это не самый интересный вопрос?

Продолжение следует.

Владимир Снатенков, 2018 год

Рассказ почти окончен. Имена и фамилии по понятной необходимости изменены. Не все эпизоды взяты из одного класса, но в повести нет ни одной детали придуманной. Есть позаимствованные штрихи из других классов, с которыми я работал как классный руководитель.

Буду рад искренним отзывам на повесть учителя на моей странице https://vk.com/id11294681