Как рождается сорадование и сострадание у детей? Эксперимент института воспитания

Вспомним историю о Звездном Мальчике из сказки Оскара Уальда. Только после своего превращения в отвратительное, всеми забытое существо, испытав гонения, несправедливость и унижения, герой стал добрым, великодушным, справедливым и милосердным.

А может быть, эта сказка — ключ к созданию психологического эксперимента?

В наших экспериментах такой игрой была «железная дорога», по которой бригаде машинистов нужно доставить важный груз от станции Ромашка к станции Колокольчик. Каждый машинист, как и на настоящей железной дороге, имеет свой участок пути, по которому он должен провести локомотив точно по расписанию и без ошибок, а потом передать его другому (по принципу эстафеты).

Если машинист ведет локомотив очень быстро, появляется опасность ошибки, а значит, штрафа. Штрафы, как известно, дело неприятное, тем более, что за них всю группу, а значит и его самого, ждет наказание — исключение из игры. Это первая ситуация, назовем ее «работа для себя». И вторая: теперь за ошибки любого участника штрафы засчитываются только одному. Он один ответствен за всех, именно ему грозит наказание, как «козлу отпущения». Изменится ли и как изменится поведение детей в этой ситуации — «работы для другого»?

Критерием мы избрали скорость выполнения задания в обеих ситуациях. Если ребенок непроизвольно увеличивает скорость (и вместе с ней — возможность ошибок и штрафов) в ситуации «работы для другого», то, очевидно, его не очень-то заботит наказание сверстника. А если в обеих ситуациях скорость одинакова или во второй ситуации ребенок работает осторожнее, а значит, медленнее? Тогда есть основания предположить, что он стремится избавить товарища от наказания так же, как и себя самого.

В эксперименте приняли участие свыше трехсот детей от 5 до 10 лет. Большинство самых маленьких резко увеличивали скорость во второй ситуации — желание избежать собственного наказания у пятилеток значительно выше, чем забота о благополучии сверстника. Семилетки одинаково осторожны в обеих ситуациях: они заботятся о сверстнике в той же степени, как и о себе. А к десяти годам благополучие товарища начинает выступать более сильным стимулом, чем собственное наказание — исключение из игры.

Значит, с возрастом дети становятся отзывчивей? Не будем торопиться с выводами. Чуть-чуть изменим условия игры.

Оставим общую для всей группы цель, общий способ ее выполнения, но теперь каждый ребенок, будет выполнять задание независимо от других детей, единолично. И снова: сначала «работа для себя», затем «работа для другого», когда за ошибки всех наказание ждет того же самого «козла отпущения».

Каковы результаты? Сочувствия как ни бывало!

Различия между первым и вторым опытами, как говорится, сверхдостоверны у детей всех возрастов — пятилеток, семилеток, десятилеток. Что же получается, по отношению к одному и тому же сверстнику одни и те же дети в сходных условиях умудряются вести себя столь противоположным образом?

В первой ситуации каждый ребенок сопереживает удачам и неуспехам каждого: осуждает нерадивого («Что ты, как курица вареная!»), предостерегает («Смотри, здесь бугор, не коснись!»), успокаивает («Не бойся, мы тебя не подведем»). При этом дети сдвигаются поближе, у некоторых появляется непроизвольное движение поддержать, помочь неумелому. Во второй ситуации, хотя дети находятся вместе и делают общую работу, они не связаны между собой. Они рядом, но не вместе. Из этого вырастает взаимное равнодушие. А доброе отношение к другому рождается в общем деле.

Доброта как сорадование. «Чужая радость так же, как своя»

Что это мы все про горести да неприятности, наказания да неблагополучие? Будто доброта только в том, чтобы соболезновать, сопечалиться, сострадать. Давайте поговорим о радости за другого и с ним вместе.

«Чужая радость так же, как своя» — вот формула сорадования, раскрывающая его центральный механизм — идентификацию с другим как анти-зависть к успешному, удачливому, счастливому. Однако одного этого механизма оказывается недостаточно, человеку необходимо в высшей степени развитое нравственное чувство, отвергающее собственный эгоизм и прагматику.

А что у детей? По наблюдениям педагогов и психологов, у ребенка сначала возникает сопереживание радости и много позднее — сопереживание горю.

Ребенок уже на втором году жизни пытается приобщить окружающих к удовольствию, которое испытывает сам. Малыш готов радоваться по любому поводу, и лишь равнодушие взрослого его настораживает и огорчает. Он активно стремится подключить взрослого к собственной радости, поделиться ею.

И наш эксперимент позволяет спросить: куда все это исчезает?

Введем вместо наказания награду. Общая схема эксперимента прежняя: сначала за успешное выполнение совместной задачи каждый ребенок получает приз («работа для себя»), а затем за общий успех приз получает только один — ну, конечно же, наш «козел отпущения» (наконец и ему повезло); это — «работа для другого».

Полученные результаты поразили своей неожиданностью. Дошкольники работали для награды сверстника лучше, чем для собственной награды. Парадоксальность этих данных, с точки зрения здравого смысла, очевидна. А что дошколята вытворяют на опытах? Они вскакивают с мест, хватаются за голову, топают ногами, когда появляется опасность проигрыша. Они хохочут, кричат «ура», обнимаются, когда празднуют победу. Порой кто-то из них говорит: «Я буду стараться, пусть Игорек получит приз».

Но это — только первый раз. Повторим опыт, тот же самый, с теми же участниками. И тут детей словно подменяют: неприязненные взгляды в сторону бывшего «козла», а ныне счастливчика. Больше трети всех детей просто отказываются работать, а остальные так выполняют задания «для другого», что ни о каком призе не может быть и речи. Девиз каждого: «У него и так уже один лишний, Я тоже хочу».

«Сорадование» разрушилось на глазах.

Историю его разрушения хорошо продемонстрировал шестилетний мальчик Илюша. Когда за совместный труд любимая сестра Илюши должна была получить в награду игрушку, мальчик первый раз сказал: «Надо радоваться, когда другому хорошо». Во второй раз он вздохнул: «Надо потерпеть». А в третий раз мальчик вскочил: «Ну уж нет! Тогда у нее надо взять одну игрушку! Она должна поделиться со мной!»

Общая картина такова: судя по нашим результатам, от старшего дошкольного к младшему школьному возрасту отзывчивость на беду другого, доброта как сострадание возрастает, а способность радоваться за другого резко падает. К десяти годам об этом феномене уже, увы, говорить не приходится. По всей вероятности, формирование у ребенка способности к состраданию и к радости за другого имеют разную психологическую природу и различную природу духовную. Сопереживание как радость возникает очень рано, младенец будто рождается с готовностью к радости и сорадости. А горя, страдания он стремится прежде всего избежать, если можно — просто не увидеть. Сострадание как готовность устранить неблагополучие другого, наверное, есть продукт определенной логики построения совместной деятельности и общения ребенка сначала со взрослым, затем со сверстником.

Почему же сначала наши подопечные так бурно радовались успеху товарища, с таким азартом ему содействовали? И куда все эти благородные чувства делись, исчезнув буквально на наших глазах, стоило повторить опыт? Игрушка оказалась способна, объединив детей, создать коллективный эмоциональный настрой, который способствовал желанию помочь товарищу, в соответствии с мушкетерским девизом: «Один за всех, и все за одного».

Но этой не стойкой радости за другого предшествовала настоящая, глубокая радость за себя, по поводу своей собственной награды — недаром многие педагоги утверждают, что награды вообще гораздо результативнее наказаний. Радостный эмоциональный настрой, возникший при получении награды каждым, переносился и на ситуацию, когда получает награду кто-то один. Однако эта радость у детей крайне неустойчива. Очевидно, ребенок ждет по отношению к себе самому справедливости, которая в его представлении обязана осуществиться по принципу «сегодня — ты, а завтра — я».

Но и это неустойчивое стремление дошкольника поработать для награды другого исчезает уже у младших школьников. Совместная деятельность в игре остается благодатной почвой для проявления сострадания, но она уже не в силах заставить ребенка — школьника «сорадоваться».

Известно, что воспитание прежде всего стремится выработать именно «нормы сострадания»: помогай человеку в беде, раздели горе ближнего, утешь, успокой. Культурно-этические традиции таковы, что ребенок оказывается достаточно чувствителен к дискомфорту другого. И с возрастом эта чувствительность заметно повышается, расширяется палитра разных форм содействия страждущему — и словами, и делами. Оказав помощь другому, ребенок неизменно получает «положительное подкрепление» или порицание в противном случае.

Автор: В. В. Абраменкова, главный научный сотрудник института детства, семьи и воспитания, академик МАНПО, доктор психологических наук.