Дорога к морю,

Поднять дочь над мусорным баком, чтобы она сама! выбросила пластиковую бутылку.

— Я сяма!

Пройтись по бордюру. Нет, не за ручку, за футболку. Нет, я сяма, нет, упадешь, шлёп! Лучше за ручку.

Сухой кленовый лист. На, мам, в карман. Ещё лист.

Камень, вот этот камень, мам. Вся дорога усыпана камнями, горсть каких-то избранных отправляется мне в карман, а вот эти, мама, самые басие, давай в рюкзак, нет, дочь, я не понесу их, мне тяжело.

— Мам, цветок, на, исё на!

Дочь, над твоей головой гигантский розовый куст с цветами с два моих кулака, а ты мне показываешь этот вот малюсенький вьюнок. Розы розовые, красные, жёлтые…

— Мам, цветок, мам, там муфа!

Да, там муха. Давай-ка положим этот вьюнок в травку, муха там живёт.

Кленовый лист — сухой, рваный, скрюченный. Не надо, Соня. Нада, мама! На-да.

— О, мама, чепеяся! Ад-на.

Дочь, это не черепаха, это — улитка.

— О, исё чепеяси! Все!

Улитки. У черепах ноги и хвост, а у улитки только рожки, и то они все прячутся в домике. Не будем их трогать, они наверняка нас боятся. Листочком? Ну листочком можно, тихонечко.

Пройтись по бордюру.

— О, мама, яги!

Сорвать тебе ягодку?

— Басюю! Маину.

Это не малина, а е-же-ви-ка. Надо найти чёрную. Сейчас поищу. Красные бе. Вот, вот нашла, на.

Ягода ежевики размазывается по платью. Соня любит клубнику, в крайнем случае — малину, а ежевика… Ну просто нельзя же просто так пройти и не сорвать.

— Мам, исё яги!

Дочь, это шиповник. Он колючий, его нельзя.

— Мам, бу-бу!

Сядем на лавочку в тени, здесь будем дуть. Мыльные пузыри. У Сонечки не очень получается выдувать пузыри, но она не отчаивается. Когда мне надоедает, отдаю ей в руки пузырёк. Меньше минуты — и его содержимое выливается на асфальт. Ну всё, дочь, закончились твои пузыри. Идём на море?

Кафе. Дочь, ты правда хочешь есть? А что ты будешь есть? Нет, мороженое только после каши.

— Касю!

Кафе. Соня сяма открывает дверь (не в ту сторону) и бежит мыть руки к маленькому детскому умывальнику. Пока я беру кашу и расплачиваюсь, она носится между столами или висит на моих шортах. А мне кофе, пожалуйста. Хотелось бы пива или бокал инкермановского портвейна «Севастополь» 1994 года, но в десять утра как-то рановато, а портвейн здесь подло не наливают.

К моему счастью, Сонечка съедает полтарелки каши. Одна серия «миу-миу» («Трёх котов»), чтобы мама допила кофе и доела овсянку.

Выходим.

— Мам, дай сисю! Басие сиси!

Дочь, ну нельзя же прямо вот так, на людях-то. Скажи: шиш-ка. Шишка.

— Си-ся.

На, держи шишку. Маме в карман? Ладно, теперь идём.

— Мама, момое!

Ах да, мороженое. Туда, да, в чебуречную. Стаканчик. Пойдёшь на ручки?

Ура! Я свободна минут на пятнадцать. Это гораздо дольше, чем в той рекламе — отсюда и до ленивцев.

Тринадцать килограммов родного счастья на моих железных руках, каких-то смешных полпути — и мы будем на пляже, все перемазанные Севастопольским пломбиром.

Ничего, отмоемся в море.

— Мам, басю!

Чтаээ? Мы будем строить башню? А купаться — купаться мы не будем? Совсем нет?

P. S. Я знаю, что нормальные мамы берут и на море коляску. Но когда-нибудь я буду вспоминать эти сиси и камни, этих чепеясь и пломбир в волосах как лучшее время в нашей с дочерью жизни. А забег с коляской — ну, не уверена.

P. P. S. Или просто мне было лень покупать и тащить коляску.