Мама, ребёнок и госпитализация

Одиннадцать лет назад я -тогда ещё совсем начинающий специалист — волею судеб начала работать в детской клинической больнице, в хирургии.

К тому времени нас худо-бедно научили включать психологические защиты и не впадать в проблемы и состояния клиентов с головой. Но я оказалась не готова абсолютно к физическим страданиям детей. Переломы, травмы, сильнейшие ожоги, ампутации… Новые и новые дети и их родители, новые и новые истории боли и надежды. Эту новую защиту — сохранение способности работать и помогать, не ныряя в чужую боль с головой — я строила сама два с половиной года работы там.

Сейчас я понимаю, что то, что тогда у меня ещё не было своих детей, сделало эту задачу проще. Накал сопереживания самым далёким деткам стал выше, когда самые родные глазки в слезах, когда самые родные ручки цепляются за шею, чтобы избежать уколов, когда знаешь, что происходит внутри у матери, которая «спокойно» держит и успокаивает ребёнка во время болезни…

Прошлой осенью я снова вернулась в «свою» больницу. С двумя детьми сразу. Больше недели мы пытались справиться с бесконечной температурой под 40 у обоих детей. Пришлось признать, что без госпитализации никуда.

И вот о каких важных «больничных» закономерностях, которые я наблюдала, хотелось бы рассказать.

Пока дети в тяжелом состоянии, они апатичны, не шумят, зачастую не сильно протестуют против уколов и таблеток. Просто потому, что нет сил.

Пока дети в тяжелом состоянии, мамы собраны, внимательны к детям, к их состоянию, готовы уговаривать, обнимать, жалеть, не спать, не говорить по телефону, не сидеть в соцсетях…

Маленький мамин подвиг совершается здесь ежедневно — осушать и осушать поцелуями слёзы, пряча свои глубоко в сердце, забалтывать сказками, когда ребёнок в десятый раз просит хотя бы пореже /поменьше боли, занимать детей, которые изнывают от жары в комнате два на три метра при температуре за 30 градусов…

Но вот кризис миновал. Температура выровнялась, лечение назначено, дети набрались сил достаточно для того, чтобы вспомнить о своих детских желаниях, чтобы вернулась потребность в физической активности.

И в этой точке есть очень уставшие мамы — от напряжения этих дней, от необходимости спать сидя или на одной узкой кровати с ребёнком, от неопределенности диагноза и доли вероятности эффективности лечения, от большей, чем обычно ответственности, от необходимости жить все это время в палате с совершенно чужими людьми, терпеть временами хамство врачей, от тревог о том, что дома ещё один /несколько детей, что дома муж ушёл в запой «ведь он так тоже переживает за семью», от того, что на работе открыто недоволен начальник, ведь за два месяца уже два больничных… Но мамы немного выдыхают, что ребенку легче.

Опасность миновала. Уже можно поговорить с подругой, уже так много пропущено в ленте друзей, уже с соседками по палате найдено много интересных тем. А дети хотят бегать, залазить на спинки кроватей и тумбочки, хотят выйти на улицу, дети не хотят есть больничную еду и в сотый раз открывать для тёти рот…

А главное, что дети хотят маму! Хотят трогать и трогать её, говорить и говорить с ней, играть и играть с ней — поскольку она и только она во всем этом больничном хаосе «моя».

Происходит большой взрыв! Все чаще и громче крики родителей, все чаще угрозы наказать, отшлепать, добавить ещё один укол…оставить его здесь одного! И дети верят! Или уже не верят маме! Не знаю даже, что страшнее. Ребёнок цепляется за мать, как за опору, защиту, за маячок, который напоминает, что безопасный дом за пределами палаты остался неразрушенным и ждёт его возвращения.

Но мама просит подождать, поиграть самому или и вовсе говорит, чтобы ребёнок «ее просто не трогал совсем, потому что ей слишком тяжело от всего этого». И дети должны стать старше родителей, они должны быть способны сами справиться с ситуацией, позаботиться о маме.

И вот ребёнок, не помыв руки, начинает есть что — нибудь или просто касается ртом любого предмета в палате. У матери тысячами страшных картинок вспыхивает страх: в эту секунду он обрек их бесконечно жить в больнице, слизнув все вирусы и инфекции больницы разом! И в этой точке мама снова максимально в контакте с ребёнком! Она обрушивает на него поток эмоций, внимания, угроз и информации со стендов санэпиднадзора! В голове у матери ребёнок снова в тяжелом состоянии! А потому она снова с ним без остатка. Только полюс поменялся — раньше она была с ребёнком против болезни, а теперь — вооружившись перспективами новых болезней, бьёт по ребенку.

От боли, стресса и страха ребёнок становится ещё младше в своём психическом возрасте и ещё больше нуждается в сильном своём взрослом! Ребёнок становится Эмоцией, Чувством. А мама видит в нем все больше Разум, Логику, ждёт Понимания всего того «что я сто раз ему уже говорила». Сама мама тоже не находит способов быть все время сильным Взрослым. А ведь только так она сможет дать ребенку возможность безопасно пережить безумные эмоции.

Вот, например, ребёнок кричит маме, что она ужасная — она только что помогала держать его, пока медсестра искала иголкой вену. И мама обижается /кричит /бьёт / делает вид, что звонит кому -то, чтобы её забрали — " а он останется здесь и найдёт себе хорошую маму, а я ему видишь -ли плохая». Ее состояние можно понять. Но как же нужно ребенку (да и самим родителям на самом деле тоже), чтобы мама понимала, что за этими словами только Эмоции и Чувства, с которыми ребёнок не в силах справиться сам — страх, боль, обида. Что ему нужен взрослый, который заберет весь этот коктейль негативных переживаний, вернёт ощущения, что мамины руки и слова — это защита, а не помощь угрозе. Как же нужно, чтобы взрослый смог остаться сильным, позволил и ребёнку стать чуточку сильнее в их общей борьбе со страхом и болью.

Здесь, пожалуй, должен быть вывод, напутствие или секретный рецепт мира и счастья. Но у меня скорее вопрос — как в этих условиях можно помочь семье, где черпать силы, чтобы роли не менялись, чтобы объятия побеждали крики? Может быть одним из таких помощников будет взгляд со стороны, информация о том, что чувства каждого из пары родитель -ребёнок «легальны», но стоит посмотреть на иные пути совладания с ними.

Наталья Перова, семейный системный психотерапевт, мама двоих детей.