Я в сауне. Знакомый угостил меня «чаем» и привез сюда. Он и еще двое мужчин убеждают меня, что мое тело принадлежит им… Я почему-то не кричу, не пытаюсь убежать и, вроде, даже не боюсь, я онемела, замерла.

Я на практике в ветеринарной клинике. Никаких голых мужчин. Но «я почему-то не кричу, не пытаюсь убежать…»

Деревья за окном не такие, как у моего дома, они «целые», не обрубленные, калитка ржаво-зеленая, дорога, по которой уже в пору пускать кораблики… Смотрю. Может, тогда еще и не было проталин, но по ручьям с моих щек кораблики все равно бы поплыли.

Дверь на соседний прием то открывается, то закрывается, так быстро, нервозно. Будто они и друг от друга пытаются утаить, что совершают за ней. У «моего» окна сейф — там они хранят то, что «останавливает дыхание».

До того, как дверь снова прикрыли, я увидела рыжие лапы, такие длинные, спину в полоску всех оттенков рыжего. Лапы мяукали, весело, как будто готовясь поиграть. Слышу, лапы считают — котят семеро. Слышу, как говорят очки, она была в них и волосы в хвост. В окне я видела эти очки, из-за которых глаза кажутся больше, они, как будто прискакивали, качая корзинкой с лапами. Очки говорят: «Как она меня достала, ее опять кто-то оприходывал» Лапы мяукают. Громко.

Дверь, ключи, сейф, мяукают, громко. Тишина: «Лекарство подействовало, они уже не дышат».

В сауне меня не били, а сейчас? Будто сейф «вырвали» и ударили по голове. Но зачем — они не сделали ничего незаконного: животное — имущество человека, его усыпление — выбор человека. А тяжелобольного или здорового… Оказывается, это может быть неважным.

Очки просят ввести кошке наркоз, чтобы та «точно ничего не чувствовала». «Да ну что вы, зачем…», — ветеринар улыбается. Улыбается, так же как утром, когда они обсуждали, кто за кого голосовал на выборах. У ее улыбки будто одна интонация. А когда она занимается сексом и ей хорошо, она улыбается также? Очки перестают просить.

«Еще щенков нужно… Двоих», — они белые с черными пятнами, как долматины, только пушистые. Им на вид тоже месяца два или три, как котятам. Пока дверь не закрыли, я услышала, как к очкам обратились «заводчица»

Администратор в тот день принесла «тортик». У нее был день рождения на выходных. Улыбаясь, как «Да ну что вы…», ветеринар сказала, что хотят угостить и меня. Это было кстати — я сразу же пошла в туалет. Пальцы, рот, унитаз — это мне за то, что не вмешалась.

***

Я сидела с администратором. Зашла девушка: «Вы усыпляете по показаниям или всех?»

«Всех».

— Видишь, как еще у нас бывает….

— А вы что не связываетесь с приютами?

— Да зачем, у них и своих полно…

Та девушка. Вернулась. С парнем и котом. Администратор понесла их карту, а я побежала к ветеринару.

— Отдайте его мне. Я не попрошу у вас помощи. Я сама найду ему хозяев.

— Да ты что придумала, — улыбается. — Ты же не хозяйка, чтобы решения принимать. Да и вообще, если они его потом живым увидят?

Как будто она вырвала сейф и ударила меня еще раз.

Наш разговор был длиннее, чем укол. Девушку и парня не спросили о причинах. Вообще ни о чем. В окне я снова увидела корзинку.

— Куда его унесли?

— В холодильник

***

Психотерапевт назначил мне антидепрессант, транквилизатор и танцевальную терапию по утрам. Поэтому всю следующую неделю я приезжала, когда смена улыбающегося ветеринара уже заканчивалась.

Они все похоже размахивают корзинками, и лицо их беззаботно. Я верно узнала: «Эта кошка за нами все время бегает, мы с ней не справляемся».

Мне было страшно еще раз «получить сейфом». Услышать, что опасения о том, что «хозяева» увидят живым, поймут, что «услуга не выполнена» — что вот это все ценнее жизни здорового животного. Но, видимо, после одиннадцати убитых страх притупляется.

— Отдайте ее мне. Я не попрошу у вас помощи. Я сама найду хозяев.

— Куда ты с ней? — смотрит на меня с любопытством

— У меня есть знакомые в приюте, они помогут.

— Подожди, надо посмотреть, не старая ли она… Нет, восемь месяцев. Хозяйка стерилизовала даже, только имя не написала, просто «кошка»

Я задышала. Для «просто кошки» мне дали переноску и взяли слово никому не говорить, откуда она у меня взялась. Я вцепилась в ручку переноски. Я хотела уже бежать, я ожидала и того, что они передумают.

***

«Просто кошку» я назвала Тасей в память о ветеринаре, отдавшей ее с усыпления. За полтора часа, набирая сообщения только своим знакомым, я нашла две домашние передержки. Позвонив в приют, я узнала, что Тасю готовы принять и там. А через пять дней Тасю взяли домой.

Ее хозяйка звонит мне и спрашивает, чем побаловать Тасю, какую когтеточку ей лучше выбрать, называет ее «графиней» и ругается на меня, если я напоминаю ей, что Тася — обыкновенный метис.

Художница, которая помогала в поиске передержек, хочет нарисовать Тасю. Она планирует устроить выставку портретов животных, курируемых приютами (и бывших подопечных тоже). И рассказать их истории.

История Таси словами моей подруги звучит так: «Фартовая киса. Вместо усыпления и тлена вечная жизнь».

Я же очень хочу верить, что право на жизнь для здорового животного — это не удача, а норма — за которое борются многие и многие ветеринары… Но я еще слишком хорошо помню дни практики «в первую смену», поэтому киваю на слова подруги.