Какой стиль управления в нашем образовании?

Статья Ксении Лариной «Тень Уварова» содержит обзор мнений о новом министре образования Ольге Васильевой и завершается анализом сложившейся ситуации, сделанным Александром Адамским. Адамский, в частности, говорит: «Стиль управления последних лет в школьном образовании иначе, как „командно-административным“, назвать нельзя».

Таков же стиль управления в высшем образовании, в частности в педагогическом, которое во многом и определяет состояние образования в стране в целом.

Новое назначение трактуется как смена «министра-технолога» на «министра-идеолога». Однако на предыдущем этапе, который не равен эпохе Ливанова и начался задолго до него, идеологические установки тоже были, и были либеральными, — при этом система на всех своих уровнях строилась антилиберальная, контрлиберальная.

Если советский административно-командный вариант управления был нацелен на реализацию проектов (цена и суть — другая тема), то сейчас на передний план выдвинулся сам процесс реализации, в ходе которого изначальный замысел растушёвывается и нередко искажается до неузнаваемости. Главным запросом, смазочным механизмом и негласной целью АКС новейшего времени стала лояльность. Начальство всевластно по отношению к подчиненным и абсолютно «договороспособно» по отношению к своему начальству. Горизонталь цементируется корпоративной этикой, тиски которой нередко жестче давления вертикали. Встроенный в эту систему работник должен быть удобен в употреблении, т. е. бесцветен, послушен и всегда готов выполнить распоряжение свыше и/или волю коллектива, даже если это противоречит здравому смыслу и тому, что требовалось и было сделано вчера.

Разумеется, это схема, а реальная жизнь богаче и разнообразнее, но схема именно такова.

Это была (и есть) эпоха симулякров, одним из которых стала пресловутая компетенция — точнее, набор компетенций, которые нужно в правильном порядке под правильными номерами вписать в РПД (рабочие планы дисциплины), сменившие УМК (учебно-методический комплекс). С компетентностью как таковой — т. е. с профессиональной состоятельностью преподавателя и «обучающихся» (а еще есть дивный канцелярит «системно-деятельностный подход») — это бумаготворчество соотносится по касательной. Зато составление и правка планов по регулярно видоизменяемым схемам держит преподавателей в рабочем тонусе и отвлекает от вредных скептических мыслей.

Отдельная проблема — цели и стратегии педагогического образования. Технология преподавания (методика), которая является прикладной относительно предмета преподавания и должна вырастать из него, превратилась в самоценное явление: овладение приемами трансляции знаний стало едва ли не важнее самих знаний. Отчасти это, видимо, связано с тем, что методика гораздо более подвержена моде, а соответственно все той же административно-командной регуляции, чем физика, биология, литература — поди покомандуй ими. А тут тренды меняются запросто. Вчера была мода на иллюстрации, сегодня — на презентации: неважно, что это в 90% случаев абсолютно кустарный продукт, что текст на экране не читается, картинка невыразительна, а все вместе больше отвлекает, чем вовлекает в суть разговора, зато — методически актуально.

Разумеется, беда в не самих этих средствах, которые в определенной дозировке и в должном качестве полезны и эффективны. Беда в том, что методическая изобретательность нередко камуфлирует профессиональную беспомощность, невладение материалом, соответственно — неспособность организовать глубокое, содержательное изучение предмета, задать вектор живого совместного интеллектуального поиска, вектор развития. Упор на средства погребает под собою цель, ради достижения которой они используются.

В этой ситуации изначально продуктивная идея ЕГЭ обернулась тем, чем обернулась: школа натаскивает на ЕГЭ, а успешная сдача ЕГЭ часто означает только то, что ученик овладел соответствующей технологией, благодаря которой можно, будучи безграмотным, прилично сдать тест по русскому языку.

В последние полтора десятка лет вытеснена на задворки школьного образования литература — и это в том числе следствие радикальных модернизационных установок, согласно которым русская литературная классика — заповедник архаики. Торжественно провозглашенное два года назад возвращение сочинения обернулось пшиком.

Смятение части общества по поводу накрывающей отечественное образование тени Уварова эмоционально понятно, однако нелогично. Тревогу надо было бить давно. Без соответствующей идеологической ориентации и сейчас не обходится: как в советские времена писателей-классиков принято было аттестовать с точки зрения лояльности идее революции, так теперь критерием оценки все чаще выступает приверженность православию. Религиозные смыслы текстов безусловно должны быть предметом историко-литературного и культурологического анализа, но проблема в том, что религиозный аспект или отсутствие такового в творчестве художника нередко подается с оценочно-пропагандистских позиций.

Таковы реалии. Точнее, некоторые из них.

Что дальше?

Упование на то, что «доносить правду до школьников можно при любом режиме, если ты хороший педагог, и, в конце концов, к каждому учителю невозможно приставить инспектора», было всегда и очень много значило в иные времена.

Однако состояние дел в стране в целом и в образовании в частности свидетельствует о том, что это самоутешительный тезис, способ выживания одиночек — что тоже немало, но явно недостаточно.

Есть ли у нового министра понимание ситуации, воля и намерение ее изменить? Увидим. При этом не стоит забывать, что описанная система не автономна, она часть социально-государственного устройства страны.

А идеологические дебаты действительно можно пока отложить, как советует Александр Адамский, а еще лучше — сделать их элементом живого научного и образовательного процесса, ибо что есть образование, как не проложение путей к истине?