Как воспитывали первое поколение образованных женщин в России
29.05.2016
Правление Екатерины II традиционно ассоциируется с русской эпохой Просвещения и сильными женщинами. За время царствования императрица открыла первую в России публичную библиотеку, учредила Медицинскую коллегию, училище при Академии художеств, Коммерческое и Горное училище. Для воспитания сильных женщин в 1764 году появляется первое в России женское учебное заведение — Смольный институт благородных девиц.
Общество благородных девиц было создано Екатериной II и видным государственным деятелем Иваном Бецким в качестве экспериментального проекта Просвещения. Екатерина, состоявшая в длительной переписке с французскими просветителями Вольтером и Дидро, поклонница идеи просвещённого абсолютизма, считала своих подданных неотсанной дикой массой. Во имя служения своим идеалам императрица решила вывести новую породу людей — российских аристократов, и одну из главнейших своих задач видела в воспитании подданных. Для этого в 1764 году, почти в самом начале своего 34-летнего правления, Екатерина создала в России благородный «питомник». В нём при помощи высокой культуры и европейских ценностей воспитывались юные аристократки — будущие матери и жёны империи.
Воспитанниц зачисляли в институт совсем юными: в первый класс проходили девочки не старше шести лет. Такой ранний возраст давал гарантию, что ученицы не успели впитать скверну неблаговоспитанности у себя дома, и их разум оставался открытым свежему влиянию. По этой же причине студентки за время учёбы практически не общались с родными, а самовольно покидать институт настрого запрещалось уставом.
Обучение продолжалось 12 лет, в течение которых студентки проходили четыре этапа. С 6 до 9 лет девочки учили катехизис и Закон Божий, русский и иностранный языки, арифметику, а также осваивали «женские» занятия: шитье и вязание, танцы, рисование, музицирование. Во второй группе, с 9 до 12 лет, к перечисленным предметам добавлялись география, история и «некоторая часть экономии, или домостроительства». В этом же возрасте воспитанницы учились следить за своим внешним видом, и к 12 годам умели ухаживать за собой самостоятельно. В дальнейшем ко всему добавлялись словесные науки, основы архитектуры и геральдики, а домашнюю экономию девочки начинали усваивать на практике. В этом возрасте они умели составлять счета по расходам на хозяйство, самостоятельно шить себе платья, чулки и прочие мелкие предметы гардероба.
Наконец, с 15 до 18 лет ученицы повторяли все усвоенное ранее, полностью умели контролировать домашнее хозяйство (составлять счета, рассчитываться с персоналом, общаться с поставщиками и так далее), а также преподавали некоторые предметы своим младшим коллегам, вероятно, чтобы прочувствовать роль матерей-воспитательниц.
«Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества», 1764 г.
«Искусство доказало, что просвещённый науками разум не делает ещё доброго и прямого гражданина, но во многих случаях паче во вред бывает, есть ли кто от самых нежных юности своей лет воспитан не в добродетелях и твёрдо оные в сердце его не вкоренены. Посему ясно, что корень всему злу и добру — воспитание. Достигнуть же последнего с успехом и твёрдым исполнением не инако можно, как избрать средства к тому прямые и основательные, то есть произвести сперва способом воспитания, так сказать, новую породу, или новых отцов и матерей, которые детям своим те же прямые и основательные воспитания правила в сердце вселить могли, какие получили они сами, и от них дети передали бы паки своим детям и так, следуя из родов в роды в будущие века».
Личные качества наставников играли далеко не последнюю роль в процессе воспитания. Устав института предусматривал строгую иерархию воспитателей, учителей и прочего персонала, а также закреплял за каждым вполне конкретную роль. Во главе учреждения стояла госпожа начальница, которая отвечала за все, что происходило в училище, перед императрицей. Вторая по старшинству — госпожа правительница, которая при случае могла выполнять обязанности начальницы, а также отвечала за финансы. Обе женщины (помимо самой императрицы Екатерины) становились духовными матерями воспитанниц, отлучённых от семьи на 12 лет. Они прежде всего были обязаны «…во всём поступать с крайним благоразумием и кротостью, тем наипаче, что собственным примером должна она ободрять всех прочих, к воспитанию и руководству молодых девиц определённых…». Для девочек, лишённых матерей и влюблённых в добродетельных наставниц, хорошей воспитательной мерой считалась «похвальная ревность»: наставницы с большой охотой приближали к себе лучших учениц, чтобы среди девочек витал дух здоровой конкуренции.
Ниже по рангу следовали надзирательницы, затем учительницы. Поскольку и те и другие проводили со студентками подавляющее количество времени, их поведение должно было быть безупречным. Главные качества этих женщин — кротость и благоразумие; особенно важным пунктом их поведения была обязательная весёлость — даже в наказании они не имели права прибегать к суровым мерам, тем самым отвращая от себя девочек.
Основной задачей заведения, таким образом, было прежде всего воспитание чувств девушек, а образование было скорее хорошим инструментом для этого.
Обстоятельный портрет Софьи Ивановны де Лафон, начальницы института с 1764 по 1797 год, оставила в своих воспоминаниях лучшая воспитанница первого выпуска Глафира Ржевская (Алымова). Их этих записок видно, как сильно личность наставницы влияла на юные умы студенток. Ржевская отмечает, что госпожа де Лафон не была отмечена особыми почестями и наградами при дворе (портрет императрицы Екатерины она получила на последнем году своей жизни), и вообще имела довольно непростую биографию. Её кандидатура на важный пост была утверждена явно не из тщеславных соображений — сооснователь института Иван Бецкой вызволил де Лафон — вдову и мать двоих детей — практически из нищеты, отметив её ярко выраженные педагогические способности. Институтки почитали начальницу как мать и искали её расположенности. В частности, Глафира Ржевская вспоминает, что настойчиво искала любви наставницы, и по прошествии времени стала поверенной Софьи Ивановны.
Императрица Екатерина II проявляла большое участие к жизни института и даже переписывалась с некоторыми ученицами. Сохранилось несколько писем Екатерины к девочке-сиротке Левшиной, из которых становится ясно, что воспитанницы на регулярной основе писали императрице о своей повседневности, а она в меру возможностей рассказывала о своей частной жизни:
«Скажите, Левушка, могу ли я отвечать каждой из вас отдельно на вашу болтовню? Вы говорите все, что вам придёт в голову; вы поздравляете меня с моим праздником; вы меня журите за то, что я не поехала на дачу; вы приглашаете меня смотреть на грязь вашего скверного сада и ещё столько всякой галиматьи, что понадобилась бы целая десть бумаги, чтобы ответить вам подробно; поэтому я отказываюсь. Но продолжайте, сударыня: ваше перо, ваш язык и ваше сердце превосходны, и в самом деле я вас очень люблю».
С самого создания институт находился на особом положении у императрицы: она финансировала пансион, по окончании обучения устраивала личные судьбы многих воспитанниц, а лучших учениц приближала к себе в качестве фрейлин. Эта крупная роль, которую играла императрица в жизни учреждения, благотворно влияла на судьбы воспитанниц в краткосрочной перспективе, но последующая участь института вскрыла негативные стороны такой привязанности. Со временем интерес Екатерины к воспитанницам стал заметно угасать. После выпуска первых девиц в 1776 году императрица реже стала наведываться в Смольный, а после ссоры с Бецким в 1785-м окончательно охладела к своему большому проекту. После смерти Екатерины жена нового императора Павла I Мария Фёдоровна реформировала устав института, в частности, сократив срок обучения с 12 лет до 9. Дух заведения сменился: на смену необходимой весёлости и лёгкости характера в моду вошла муштра. Закреплённые в эти годы правила практически неизменно просуществовали до революции, когда в 1917 году институт переехал в Новочеркасск, а оттуда через два года — за границу, в Сербию.
О большом екатерининском проекте Просвещения осталось много воспоминаний, ещё больше самых разных мнений. Историк Василий Ключевский отзывался об этой попытке духовной селекции с большой долей скепсиса: дворянин екатерининской эпохи «представлял собой очень странное явление: усвоенные им манеры, привычки, понятия, чувства, самый язык, на котором он мыслил, — всё было чужое, всё привозное, а дома у него не было никаких живых органических связей с окружающими, никакого серьёзного дела… На Западе, за границей, в нём видели переодетого татарина, а в России на него смотрели, как на случайно родившегося в России француза». Однако воспоминания воспитанницы первого выпуска Смольного института, написанные спустя десятилетия после окончания училища, свидетельствуют о любви и благодарности, которые пожилая ученица испытывала к своему питомнику, «приюту невинности и мира, источнику самых чистых наслаждений».
